— Что с ними сделали эти… — Навислав принюхался, — эти примитивные изверги? Я ничего не понимаю! Здесь словно замес двух сил, двух…
— Ярей, — Велеслав в сердцах пнул ногой опустошенную захватчиками бутылку водки. В отряде царил сухой закон, и водку держали в качестве «белой валюты»: платежного средства для местных жителей, некоторые из которых доставали столь необходимое «Отважному» топливо только за водку, сливая солярку из своих грузовиков.
— Да, так и есть, — кивнул Навислав. — Здесь перехлестнулись две силы: примитивное зло, тупая ненависть и чистая, отточенная, словно острейший кинжал, Навья Ярость. Ярь…
От увиденного у общинников-дозорных кровь закипела в жилах. Кляня на чем свет стоит свою преступную небрежность, они, даже не помышляя хоть чем-то вооружиться, как были, с голыми руками, ринулись спасать своих спутниц от того страшного и худого, что могло случиться с ними. Дозорные изо всех сил пытались сдерживать эмоции, стараясь не дать овладеть собой мысли о том, что всё самое страшное с их женщинами уже содеяно какими-то татями и пытаться исправить что-либо слишком поздно.
Все были взволнованы, кроме Велеслава. Тот лишь улыбался чему-то, о чем знал только он сам, и понемногу его уверенность передалась общинникам, их ропот и ярость заметно уменьшились. Тем не менее эти люди были готовы на всё, даже на убийство, лишь бы ничего не случилось с женщинами их Рода: певуньей Всеведой и Неживой — сосудом Мариной сущности на этой Земле.
— Кинжал или серп. Не стоит забывать, на кого эти уроды подняли руку. Всеведа — это соперник, мягко говоря, очень серьезный, а вот, что до Неживы… Я этим насильникам и ворам-крадунам почему-то совсем не завидую, — усмехнулся Велеслав, — сдается мне, что им придется несладко в компании наших женщин. Вон ребятам нашим, так тем действительно пришлось несладко. Наверняка сотрясение мозга, переломы и тому подобное. Давайте-ка заносите их в каюту, а сами отправимся на поиски. Бьюсь об заклад, что нас ожидает большой сюрприз.
В поселке около тысячи дворов, и о том, чтобы обойти все и как следует их обследовать, не могло быть и речи: на это совершенно не было времени. Поэтому решили было пойти старым проверенным способом — найти свидетеля. Таковой воплотился в виде нетипично серьезного подростка лет тринадцати-четырнадцати. Этот парнишка сидел неподалеку, у реки, на деревянных мостках и с натуры рисовал карандашами в своем простеньком альбоме.
— Здрав буде, вьюнош. Покажешь рисунки? — уважительно обратился к нему Велеслав. — Не знал, что у вас здесь можно встретить художника. Тебя как звать-то?
— Да смотри, кореш, не жалко, — подростковым ломким голосом миролюбиво ответило юное дарование на привычном диалекте этой местности, — а звать меня Ваською.
— Слушай-ка, да ты же не Васька, ты же этот… Василий Батькович ты! То, что я вижу, достойно уважения, а значит, ты как автор этих работ совершенно точно заслуживаешь того, чтобы обращаться к тебе по имени и отчеству или уж, по крайней мере, употребляя твое полное имя. Уважая себя, мы прежде всего уважаем окружающих, дорогой Василий. Не так ли?
— Ну, типа того, — шмыгнул носом художник.
Пораженный Велеслав рассматривал рисунки и был настолько впечатлен мастерством этого мальчика, что вся серьезность случившегося на короткое время отошла на задний план. Перед ним были рисунки, достойные обрамления в дорогой резной багет и выставления в Третьяковской галерее — не меньше! В пейзажах был удивительно точно передан (это в карандаше-то!) колорит окружающей среды, в портретах необыкновенно глубоко прорисованы лица людей, с соблюдением правил наложения светотени. Безупречной также была анатомия поз. И сами портреты вызвали у Велеслава подлинное восхищение: то были богатыри седой древности, Северные боги: Сварог в образе могучего Старца, убеленного благородными сединами и в сияющих одеждах: гордое и мудрое лицо его покрывали глубокие, словно ущелья белоснежных гор, морщины. Взгляд божества был передан безупречно, и Сварог-Белобог смотрел с портрета так, словно он теперь стоял перед зрителем и ласково расспрашивал, проникал в самую душу, обволакивал сердце теплом родительской любви Создателя.