— У меня нет возражений, дорогой Александр Кириллович, — широко улыбнулся простак Лёша, не научившийся еще видеть в людях их подлинную «начинку». — Работа как раз выходит на стадию опытных изысканий. Начнем пытаться лечить несчастных зверушек. Кстати, виварий уже укомплектован под завязку, — Лёша горестно вздохнул, — жаль их, конечно, придется заражать, но ведь это ради жизни людей…
— Малые жертвы, — кивнул Квак, — без них не обойтись. Вы позволите мне ознакомиться с материалом?
— Разумеется. Всё, что сделано, в вашем распоряжении. Всё в защищенных файлах, таковы требования, — извиняющимся тоном пояснил Лёша. — Так что в вашем распоряжении мой кабинет и мой компьютер, пользуйтесь столько, сколько вам нужно. Я не хочу указывать вам, что делать, не имею на это морального права, ведь вы и старше меня, и гораздо опытней, так что вы уж, пожалуйста, решайте сами, на каком этапе подключиться, какое из направлений вам покажется наиболее, так сказать, симпатичным. Карцинома, саркома… — Алексей начал перечислять ужасные названия раковых опухолей. — При любом вашем выборе вы автоматически возглавите ту научную группу, которая занимается выбранным вами направлением.
— А вот этого не надо, — Квак энергично замотал головой, — это будет неверно, люди не поймут, произойдет конфликт. Дайте мне место лаборанта в своей группе, я буду доволен и этим.
Лёша рассмеялся, он ценил нормальный юмор.
— Александр Кириллович, какой же вы все-таки замечательный человек! Ах, как жаль, что мы только теперь с вами вот так хорошо поговорили. Столько времени упущено! Но ничего, наверстаем. Предлагаю вам войти в состав группы Кирьянова, он ведет параллельные исследования, независимые от моих. Соблюдаю принцип интеллектуальной конкуренции, — пояснил Лёша, — при одинаковых вводных, группы идут каждая своим путем. Кто знает, быть может, я окажусь неправ, так Кирьянов всегда сможет показать мне, в чем именно я ошибался и, соответственно, наоборот.
— Разумно, — чуть ли не искренне похвалил Лёшу Квак и подумал: «Умно придумано, талантливо. Неновый подход, но он в исследовательской работе самый верный. Чем больше у задачи предварительных решений, тем более полным и красивым станет основное. Тактика мозгового штурма вполне себя оправдывает».
— Я бы присоединился к вам, если вы, дорогой Алексей, не возражаете, — глядя Спивакову прямо в глаза, чтобы уж наверняка, и зная, что тот ему не откажет, заявил Квак, — у нас с вами одинаковое безграничное стремление к триумфу во имя науки, так давайте пройдем этот путь вместе. Говорю совершенно искренне, не имея за пазухой камня. Ваш выбор, разумеется, но я бы с превеликой радостью встал к вам под крыло. Как вы на это смотрите?
— Как я смотрю? — задумчиво пробормотал Лёша и пожал плечами. — Да, в сущности, неплохо я на это смотрю. Почему бы и нет? Заодно все эти дурацкие слухи о нашем конфликте сразу сойдут на нет. Знаете, они меня как-то угнетали.
— Понимаю, — кивнул Квак.
— В таком случае приступайте немедленно. Но как же ваша хозяйственная деятельность? Ведь надо ее перепоручить кому-нибудь?
— Пустое, — шутливо отмахнулся Квак. — Там множество незаконченных процессов! Только я и в состоянии что-то понять. Буду время от времени продолжать курировать, если не возражаете, а то если начать кому-то сдавать дела, то всё полетит в тартарары, честное слово. Еще попадется какой-нибудь жулик, не дай бог.
— Ну что ж… Пусть будет так, — неуверенно согласился Лёша. — Я вам доверяю всецело, Александр Кириллович.
— Ценю, — поклонился Квак, — отплачу вам той же монетой.
…Глинкин, после первого обстоятельного доклада Квака, впал в замешательство. «Чем они там занимаются в своем НИИСИ? — раздраженно думал он, прогуливаясь в одиночестве в одном из своих подмосковных имений. — Какая еще первичная частица? Это же бред, сказки! Правильно сказал Квак, что Спиваков этот занимается лженаукой. Так и есть! Пытаться создать препарат для лечения онкологии всех типов на основе компонента, которого нет, которого никто в глаза не видел! Я далек от науки, мое дело — бизнес, но даже я понимаю, что это полнейший бред и пустота». Глинкин вошел в дубовую аллею, посаженную еще фабрикантом Гольдманом в конце XIX века. Гольдман исстари слыл чернокнижником и еретиком, и в то время слухи о нем ходили самые ужасные. Рассказывали, что он заживо варил некрещеных младенцев, которых покупал у цыган, поклонялся дьяволу, насылал порчу на конкурентов и якобы даже летал по воздуху. Впрочем, в революцию фабрикант куда-то сгинул, может быть, эмигрировал, и остались от него полустертые воспоминания да вот эта аллея вековых дубов, среди которых один был настоящим великаном. Таким, что и вдесятером не обхватишь. Не дуб, а подлинный баобаб.