Вдыхая влажную прохладу остывшего за ночь леса, Алексей чувствовал, как тугой пружиной закручивается в нем хорошая, здоровая сила, и силы этой с избытком хватит на целый день. Вот он, рецепт здоровья: береги себя смолоду и… бегай по утрам.
В этом году Лёше исполнилось 33, и это стало годом его полного расцвета. Со стороны могло показаться, что он окружен серебристым ореолом удачи, настолько замечательно всё у него складывалось. Защита докторской прошла как по маслу, одновременно с этим Лёша стал членом-корреспондентом Академии наук и получил назначение, о котором и мечтать не смел. Государственная служба, один из нетронутых тотальной разрухой осколков науки: Научно-исследовательский институт специальных исследований, или НИИСИ, — и он научный директор этого института в ранге федерального министра. Каково?! Министр в 33 года — это невероятно, что и говорить. Завистники умирали, барышни хотели замуж, в Кремле кое-кто на самом верху принимал с распростертыми объятьями. «Надеемся на вас, дорогой Алексей Викторович. Обо всем, что вам нужно, не стесняйтесь, говорите, непременно поможем. Слава богу, нефть в цене, а значит, деньги для вас в казне найдутся. Получите столько, сколько потребуется. Главное — не поддайтесь на всевозможные соблазны, как это произошло со многими до вас. Дайте возможность поверить в вас окончательно».
Каждое утро за ним приезжала серебристая «Ауди А8» с трехцветным пропуском под стеклом. За рулем шофер Виктор, пятидесяти трех лет, в прошлом боевой офицер, отставник-«альфовец». Он был немногословен и в высшей степени профессионал своего дела. С молодым «шефом» был отменно вежлив, общались они только на «вы». Пожалуй, единственной фамильярностью, которую Алексей позволял себе в отношении этого заслуженного, отмеченного многими наградами человека — было то, что он иногда называл его дядей Витей. Машину Виктор водил так, что в салоне почти не ощущалось движения.
Институт располагался на территории военного завода «Альтаир», который, вопреки стараниям Михаила Сергеевича Горбачева и Бориса Николаевича Ельцина, уничтоживших в этой стране науку, всё еще работал и делал кое-что для космоса и подводных лодок. Пропускной режим был на заводе тройной, так что и муха не пролетела бы. За восемьдесят лет со дня создания предприятия система безопасности была здесь отработана идеально: машину дальше определенного уровня не пропускали, приходилось топать пешком несколько сот метров вдоль заводских корпусов. Здание института выглядело скромно и неприметно. Трехэтажный, особняком стоящий дом под железной, выкрашенной в тускло-зеленый цвет крышей. Стены красно-бурые, колонны белые, всего один подъезд и никакой вывески. Каждое окно забрано частой и мошной решеткой — чисто тюрьма, хотя, конечно, фасад более свежий, только что после добротного ремонта, не такой, как в «Крестах» и в «Бутырке», при одном взгляде на которые сразу же появляется желание чтить Уголовный кодекс и никогда в «места не столь отдаленные» не попадать…
Алексей провел рукой вдоль лба, словно отгоняя навязчивое видение. Кроме работы, ничего не лезет в голову вот уже несколько месяцев. С тех самых пор как он понял, что нашел путь возможного решения стоящей перед институтом задачи, все прочие, не связанные с работой процессы проходили будто в автоматическом режиме. Сон, прием пищи, утренний бег… С Мариной они расстались около года назад, и место подруги с тех пор так никто и не занял. А где ее найти, подругу? Верную, всё понимающую, ту, которая не ревновала бы его к работе, будущую жену? Вот и мама все уши прожужжала своим «я жажду нянчить внуков». Будут ей внуки. Немного позже. Надо подождать самую малость, он решит и эту проблему, хотя найти замену Марине будет нелегко. Интересно, где она теперь и с кем? Хотя какая, в сущности, разница? Лучше уж заставить себя думать, что теперь, после его взлета, она сожалеет о своем уходе, и только врожденное польское чванство не позволяет ей вернуться.