Ощущая вокруг себя дух былых времен, да и чтобы как-то затронуть эту тему, я решил сам рассказать несколько преданий старой Гренландии. Оказалось, что они всем здесь знакомы, но то, что чужак, только что прибывший в их стойбище, вдруг пересказывает их собственные истории, которые, как они считали, известны только им, привело их в такое изумление, что вскоре в хижине собралось много народу. Старый картограф по имени Ивалуардьюк присел рядом со мной – он явно увлечен древними сказаниями и песнями. Этот бородач и сам по себе подобен сказочному герою, а его мягкий, спокойный голос вторит духу этих преданий. Он – старейший человек в доме и один из старейших людей племени. Когда он берет слово, все остальные сразу замолкают. Он повел рассказ о своей жизни и старости. После смерти первой жены, случившейся много лет назад, он долгое время жил один, вдовец, лишенный уважения людей. Но затем он женился на своей приемной дочери и купил себе ребенка, выменяв его на одну из своих собак. Вот как местные жители умеют сами помочь себе и облегчить свою долю.
Все просят его спеть, и он незамедлительно откликается на просьбу. Он усаживается поглубже на лежанке, пока его молодая жена затягивает песню своим чистым голосом. Все женщины тут же подхватывают; под монотонные звуки, то возвышающиеся до крика, то падающие до тихого шепота, Ивалуардьюк исполняет песню, сложенную им в память о своей юности:
Вот так и прошла наша первая встреча с людьми. Спустя всего лишь день, 7 декабря, мы с Лодочником и нашими новыми друзьями отправились в путь, а Фрейхена решили направить в бухту Уэйджер. По дороге домой в бухте Хэвилэнд мы обнаружили старую санную колею и последовали по ней, чтобы разыскать новых людей.
Такорнаок
В центре большого озера стояла старая эскимоска и ловила форель. Хотя было еще только начало зимы, лед достиг уже такой толщины, что ей лишь с большим трудом удалось проделать в нем лунку, чтобы забросить удочку. Время от времени она бралась за большую лопату и выбрасывала осколки льда из проруби. Затем она поудобнее ложилась на живот и склонялась к проруби верхней частью корпуса так низко, что нам была видна только пара одетых в меха согнутых ног, болтавшихся в воздухе среди снежных сугробов.
Неожиданно из снежного тумана выскочил щенок и дико залаял. Сбитая с толку старуха испуганно выбралась из проруби и увидела нас с Лодочником совсем рядом. Наши собаки, давно заметившие и ее, и щенка, бросились их окружать. Издав пронзительный вопль, старуха закинула перепуганного щенка себе за плечи и со всей мочи бросилась домой. Однако это паническое бегство только раззадорило собак, и, успев вдобавок почуять запах жилья, они понесли нас так, что я еле успел вовремя схватить беглянку за шиворот и не совсем деликатно швырнуть на свою поклажу. Старуха смотрела на меня с таким ужасом, что я не мог удержаться от смеха. Но едва я засмеялся, как ее глаза наполнились слезами; она была так удивлена, так счастлива, что вдруг оказалась в окружении друзей.
Это была старуха Такорнаок («Дикарка»); как же часто мы потом хохотали, вспоминая наше знакомство! Она сидела, обхватив руками крошечного щенка, продолжавшего лаять без передышки, пока мы мчались вперед. И вдруг, посреди этого тявканья, я неожиданно расслышал новый, обескураживший меня звук. Наклонившись, я осторожно приподнял капюшон ее шубы и увидел, как под мехом, крепко цепляясь за ее шею и явно не желая отставать от приемной матери и сводного брата, рыдает младенец.
Вскоре в поле зрения появился поселок из трех снежных хижин. Жители выскочили наружу, не зная толком, стоит ли нас привечать или лучше убежать. Однако заметив радостную, улыбающуюся Такорнаок, они побежали нам навстречу и окружили нас с радостным недоумением. Как оказалось, имя Дикарка ей не слишком-то соответствовало. Очевидно, болтовня действовала на нее успокоительно, потому что она тут же выпалила все новости, какие успела узнать от нас по дороге, чем вызвала немалое любопытство жителей стойбища. Она поведала, что мы и в самом деле живые люди, но явились сюда из далекой-далекой земли, что по ту сторону великого моря.