(А было так. Девица-курьерша, нарочная, доставила заказное письмо ЮК — как раз официальное приглашение от Всемирной федерации, как раз на чемпионат этот вот самый. Ни Колчины, ни Борисенки не удосужились навесить номера квартир, когда меняли двери с хлипких на железные, потому ошибиться немудрено, а на площадке только две квартиры — Колчиных и Борисенков. Ну и стукнулась девица вместо ЮК к полковнику:
— Вы Колчин? Юрий Дмитриевич?
Реакция у полковника еще та, полковничья, руоповская:
— Нет, — говорит. — Я Борисенко Роман Григорьевич. РУОП. У нас здесь, в квартире гражданина Колчина, — засада. — И удостоверение кажет, не моргнув глазом. — Вы прочтите, прочтите… — и прочел нарочной минутную лекцию: нельзя, мол, слепо доверяться красным книжечкам с тиснением, теперь любые книжечки на Арбате — за пять тысяч, от удостоверения гения до удостоверения дебила, так что нельзя слепо доверяться, головенкой кивать понимающе, надо внимательно изучить документ, запомнить фамилию, должность, печать…
Девица слепо доверяется, головенкой кивает понимающе, сама — в мгновенном мандраже, угораздило ее! и конверт зарубежный, марки, паукообразные иероглифы!
— Давайте почтовое отправление. Где расписаться? — строго говорит засадный руоповец, расписывается и наставляет: — Как понимаете, вам лучше молчать. Всё. Свободны. Да! Если еще будет поступать корреспонденция, передавайте в квартиру напротив — там такой высокий, с бровями, это мой сменщик, у нас там подстраховочная засада. Год будем сидеть, но возьмем гада!
Вечером зашел, конверт передал и — ни гу-гу. А Колчин следующие три месяца удовлетворенно отмечал возросшую оперативность-исполнительность местного почтового отделения. Только все девицы-нарочные какие-то нарочитые… Почта же у ЮК — обильная, переписка с зарубежными федерациями, бандероли с кассетами, брошюрами…
Только через три месяца, на тридцатилетии Инны, Борисенко за столом, так сказать, раскололся.)
— Ошибся, — подтвердил Борисенко тоном, что шутку помнит (забудешь ее!). — Я думал, вы его вчера заберете…
Колчин истолковал это как намек на несносность Сёгуна, мол, избавьте от зверя чем скорей, тем лучше, — Сёгун, да, зачастую был несносен, и Борисенко, помянув рыбку и елку, возможно, не просто использовал известную фигуру речи: аквариум у соседей был многоведерный, хоть японских карасей разводи, и елка жила на балконе в бочке — натуральная… так что вполне мог Сёгун и карася цапнуть, и под хвойное растение нагадить.
— Я его и сегодня если заберу, то вечером… — мелко отомстил Колчин. — Не возражаешь? А то сейчас на весь день ухожу, жрать ему все равно нечего…
— Да хоть навсегда! — гостеприимно согласился Борисенко. — Он у нас пластилин жрет, а пластилина у нас — во! — резанул ладонью по горлу. И переменил (или продолжил?) тему: — Как Инна-то? Она его перед Ленинградом нам закинула…
Знать бы Колчину — как Инна! Он сделал глазами: нормально. И глазами же сделал: а что? Выжидающе. Вопрос Борисенко был в пределах допустимой деликатности — приятельствовали по-соседски, а Татьяна с Инной и вовсе по-женски дружили.
— Ага! А то я вчера звоню — она не открыла.
Колчин прикусил язык: она еще не вернулась из Питера. Муж не в курсе, что жена вернулась из Питера, что провела непонятную ночь неизвестно где. Это уже за пределами допустимой деликатности.
Колчин нутром понял: борисенковское «я думал, вы его вчера заберете…» не легонькая пикировка по поводу несносности Сёгуна, — Борисенко действительно полагал, что Колчины (кто-то из Колчиных) вернулись вчера.
ЮК и в самом деле вернулся вчера, но почти сегодня — и за железной дверью соседей была спящая тишина, и полковник не звонил в квартиру среди ночи. А значит, звонил в дверь утром, перед уходом на службу, либо вечером, после. Железные двери хороши тем, что преграда для домушников почти стопроцентная, зато плохи они тем, что преграда для слуха почти беспроцентная, звукоизоляция почти нулевая — во всяком случае, если хозяева не в комнате-кабинете-кухне, а в коридоре. А Борисенки с Колчиными соседствуют который годик — звуки знакомы. То есть ЮК вчера безошибочно определил спящую тишину в квартире напротив, и сегодня, сейчас полковник безошибочно определил тренажные шорохи в квартире напротив.
— Утром? Вечером? — уточнил Колчин, как бы готовый истолковать замкнутость жены ординарной и не самой важной, но понятной причиной типа — «она как раз в ванной шмотки полоскала, оттуда и телефона не слышно».