Колчин снова не отреагировал. Колчин отреагировал на телефонный зуммер. Снял трубку тут же, в кухне.
— Колчина! — потребовал мужской голос без излишнего хамства, но и без почтения надлежащего.
— Колчин! — отозвался ЮК соответствующим тоном.
— Бай, — представился голос.
И — пауза. Пусть ЮК сам говорит, зачем ему понадобился Бай. Достаточно того, что Бай первым позвонил, хотя не Баю, а Колчину что-то надо. Вот и связывался бы ЮК с Баем, а не наоборот. Да, ЮК так и поступил, но почему не сам, почему через посредника-ученика (а чей, к слову, ученик Ильяс в большей степени? Колчина? Баймирзоева? у них разные методы преподавания и предметы — разные…)? Пренебрегает? Место указывает? Бай знает свое место. И ЮК знает свое место.
Пауза не была безмолвной — доносились шлягерные отголоски, звяки столовых приборов, чоки стекла о стекло. Вряд ли Бай настолько потерял всяческую бдительность, что прямо так из кабака набирает номер по ставшему популярным среди авторитетов сотовому телефону, — разговор-то неординарный, с ЮК разговор. А верней будет, сидит себе Бай где-то в собственных пенатах, отдыхает на дому, и звуки разгуляйства — как компенсация самолюбию: мол, ты, уважаемый, ПРОСИЛ с тобой связаться, я и связываюсь, извини, что между делом, мы тут немножко кушаем, музыку слушаем… но в другое время — никак не выкроить. Слушаю тебя, уважаемый. Только коротко, а то у нас тут остынет…
— Баймирзоев, — напомнил Колчин Баю: ты для своих — Бай, ты для них — авторитет, для Колчина ты просто человек по фамилии Баймирзоев, хотя фамилий у тебя было немало. — Баймирзоев, хотелось бы встретиться.
— Сейчас? — с преувеличенной готовностью откликнулся Бай. То ли намек на неурочность, то ли демонстрация признания за ЮК права на выбор времени.
Колчин глянул на часы: 01.10.
— Завтра. Но с утра.
— Утро — это когда? Семь, восемь, десять?
— В двенадцать.
— В двенадцать, так. Посмотрю сейчас. В двенадцать… Лучше в одиннадцать.
— Договорились.
— Тогда жду. Тема долгая?
— Зависит от…
— Но до двенадцати успеем?
— Зависит от…
— Хорошо бы успеть.
— Договорились! — Колчин сначала мягко отпихивал от себя Сёгуна, который перестал биться башкой, не дождавшись нужного результата, и теперь привлекал к себе внимание, цапая-царапая Колчина за голень, и через брючину ощутимо, паразит! Колчин пнул Сёгуна уже резко, но тот не оставил попыток доцарапаться, накидывался вновь и вновь. Колчин обеззвучил трубку ладонью и полушепотом пригрозил: — Сейчас Борисенкам тебя отправлю, понял?!
Сёгун отпрыгнул и снова уселся перед пеналом в позе молитвы: кончай, мол, свои пустяки, есть вещи поважнее, чем телефон.
— Не один? — чутко уловил Бай.
— Один… — сказал Колчин.
— Хорошо. В одиннадцать жду.
Отбой. Ни тебе до свиданья, ни тебе спокойной ночи. Ну да у них не те отношения. У них вообще никаких отношений.
А вот каким образом они, отношения, сложатся, если завтра появятся, зависит от доброй воли Баймирзоева. И желательно, чтобы Бай ее проявил, иначе придется ему мириться со злой волей ЮК. Мириться со злой волей — значит, ссориться. С ЮК не на-адо ссориться.
Конечно, выгодней было бы встретиться на территории Колчина, в клубе. Однако Бай и так-то позвонил первым, пошел навстречу, пошел на встречу. Пусть потешится собственной значимостью. Борисенки на него нет! До поры до времени… У Борисенки правила хорошего тона меняются с плюса на минус, когда перед ним бандит, пусть даже облагоображенный, пусть неуязвимый с точки зрения закона. Но у Борисенко свои задачи, у Колчина — иные.
Да, Колчин привык разговаривать с первыми лицами, не важно, в какой среде эти лица варятся. Бай — первое лицо в своей среде. Во всяком случае — первое из тех первых лиц, которые Колчин знает… в лицо и не только. Сказано устами ЮК однажды публично-печатно: «Приходилось некоторым образом вращаться в кругах, названных нынче борцовой мафией… Все прекрасно знали: что говорится мне, за другие стены не уходит». Ай, Баймирзоев, Баймирзоев! Ишь, вопросик: «Не один?» Один Колчин, один. Не принимая в расчет Сёгуна.
Собственно, Бай никогда не принадлежал к «борцовой мафии». Был он пришлым, ранее маячил по Союзу с передвижным цирком, делал номер из репертуара «Китай» — голой спиной на битое стекло, разбивание каменных плит, установленных на груди, метание ножей, протыкание спицами собственных мышц и прочая-прочая показуха. Для цирка годится, для серьезного дела — нет. Разница как между борьбой на арене и борьбой на татами. Он, Баймирзоев, сначала попытался себя ПОСТАВИТЬ, вынырнув в столице, — не сам лично, однако через вторых-третьих поднапустил туманное: кореец, непревзойден в таэквондо, папа О, сам уже в сильных летах, но может, может… Опоздал новоявленный папа О. Запрет на единоборства снят, приходи в федерацию, покажи — посмотрим. Не пришел. Стар стал, такое дело. Вот учеников он еще вполне подготовит, а сам по себе… В общем, видали мы таких пап-мам! Хотя, надо признать, кое-что, и неплохо, папа О в таэквондо умел. Но лишь — кое-что. И лишь — неплохо. В совокупности с цирковыми навыками-фокусами — впечатление производило. На молодых-зеленых. В пору запрета. Вот, к примеру, на Ильяса. Сатдретдинов и пришел-то к Колчину от папы О. Переучивать его пришлось с азов, черт побери!