Солнце клонится к закату – не пора ль извлечь гранату! Но Колчин пусть и ощутил, выделил взгляды из общего толкучего месива, но персонифицировать – увы. Даже совершенный «Панасоник» – о, Джапан, о! – не способен очистить звук до абсолюта, если на той же волне резвятся с десяток станций.
Ладно! Он сказал, поехали. И махнул рукой. Этакий жест предупреждения. Короче, вы в курсе, что будет, если ЮК махнет рукой, – и не в формальных комплексах, не в ката.
Колчин волей-неволей присматривал встречные машины – вдруг сверкнет желтком знакомая «мазда».
Не мелькала. Да и не в правилах Инны опаздывать. Не в тех правилах, которые они негласно установили друг для друга. Разве что случилось экстраординарное. А – не случилось. Будучи в Токио, Колчин ничего подобного не учуял – кожей, как принято выражаться. Звонить не звонил – слишком дорогое удовольствие, да и само по себе удовольствие сомнительное – телефон выхолащивает не только эмоцию, но частенько и смысл. Улетал – провожала. Когда прилетит – знает, встретит. Остальное и псевдонепременное («Долетел! Тут тепло! Кормят хорошо! Мы победим! Как ты?!») – то же самое, что и лицемернейший праздник Восьмое марта: положено выражать, положено уступать, положено лобзать – именно Восьмого… Да и толку-то звонить в Москву на Шаболовку, когда и если доподлинно известно – Инна, если Колчин так и так в отсутствии, предпримет непременную вылазку в Санкт-Петербург.
Да уж, Питер. Обоснованно и более чем понятно. Инна – востоковед. Институт востоковедения в столице – разумеется, уважаемое заведение. Институт востоковедения в столице… уважать себя заставил, а мог бы выдумать чего и поубедительней. Нет, конечно, и там есть, в чем покопаться, – библиотека Рериха… того, который в двадцатые съехал, а в пятидесятые вернулся. И чего только с собой не привез. Но это «чего» все равно ни в какое сравнение не идет (и рядом не лежало – что не лежало, то не лежало!) с тем собранием Востока, собранным (и не разобранным толком до сих пор) в северной столице. Ибо как бы ни самоуничижались питерцы, подпуская нотку превосходства: великий город с областной судьбой… но подлинным востоковедам если и работать, то работать и работать как раз в Санкт-Петербурге. Очень просто! Это ныне он – ИВАН (Ого! Каламбурчик! Типично восточное именование – ИВАН! Институт востоковедения Академии наук), а ранее звался Азиатским Департаментом, и место ему было определено именно в Питере, как есть он столица – времен известных, допереворотных. Соответственно, все мыслимое и привозимое с Востока определялось именно в Азиатском Департаменте, коий – на набережной Невы, а не Москва-реки. Так что ежели надо всерьез покопаться в подлинном – поезжайте в Питер, если есть допуск в хран. А после небезызвестного переворота все только вывозилось, но не ввозилось. Трюизм, казалось бы, но необходимый, дабы осознать: муж в силу специфики увлечений вынужден часто пребывать в командировках, но и жена в силу специфики СВОИХ увлечений также вынуждена – где еще нароешь нечто, не в Москве же, где… см. сами знаете куда, то есть в книгу, а там – фига, все мало-мальски пристойные раритеты в той столице, что северней.
Инна, да, должна была (не могла не) отъехать в Петербург на период зарубежного отсутствия Колчина. Но точно так же должна была (не могла не) вернуться к моменту приземления Колчина и компании в Шереметьево-2. Такие у них сложились отношения за восемь лет совместного проживания. Но…
ИННЫ В АЭРОПОРТУ НЕ ОКАЗАЛОСЬ.
… понятная досада толчком преобразовалась в непонятное… непонятную… непонятный… Или просто пока непонятый? Что-то раздражало. Как комар. Который и не впился, но жужжит, паразит. Может, и не вопьется, покружит-покружит да и решит резонно, мол, лучше с эдаким не связываться. Но комар частенько бывает прихлопнут не за укус как таковой, а за жужжание. Только бы точней определить, где он, паразит, крылышками вибрирует. А то надаешь сгоряча самому себе по физиономии, а он, гад, все жужжит. Так-то…
Колчин поймал себя на том, что выжимает из ильясовской «девятки» чуть поболее, чем свойственно бы сэнсею-Колчину, с победой вернувшемуся из. Если приключилось непредвиденное, то уже приключилось. Да? Да. Так. Да не так. Он сбросил газ. Перешел на нормальные шестьдесят по трассе. И сразу уловил в зеркальце сильный, мокроасфальтный БМВ с тонированными стеклами. БМВ не ждал столь резкого спада скорости у «девятки», потому попался в поле обзора. А ведь аккуратно шел, на той дистанции, когда и в мыслях не возникнет: ага! за нами кто-то есть! ага! за нами, за нами!