Зато теперь для меня хотя бы есть постоянное занятие. Мы, потомственные фонарщики, любим своё дело. Зачем мне ниши и трещины? Светляки из воздуха и так в воздухе повисят! А вот о страховке я забочусь. Друг держит! Жаль, верёвка короткая!
Становится всё светлее, найдя очередную нишу, я опять перетаскиваю в неё напарника, он опять готовит страховку, и я снова зажигаю фонари. И вдруг в полёте падаю. Резкий удар стягивает мою подвесную защиту как авоську и я сам себе, своим весом, стискиваю рёбра до боли, петля на ноге сползает вверх и врезается во все неприличные места в промежности между ногами. Испуганно кричит Пашка, но слов я не слышу, просто восстанавливаю колдовство и успеваю влететь к нему в нишу, когда тело падает опять. Тут, в трещине, невысоко…
— Что с тобой такое?!
— Не знаю. Так было у Лысой Скалы, но полёт не срывался, только в сторону сносило… Ты нормально держишься?
— Не очень. Пока ты не падал, вроде, ничего… Не за что зацепиться.
— Давай я другую щель поищу?
— Давай, только сделай мне стенку для упора.
Делаю небольшую стенку, крашу её, чтобы он мог видеть, куда ставить ногу, снова сползаю в "трубу" размером с хороший стадион, лечу. Теперь верёвка за спиной всё время натянута, Пашка бдит, следит за каждым шагом, и это ужасно приятно, "надёжная рука друга"! Всю жизнь не любил напыщенные слова, но здесь они говорят только о том, что есть на самом деле. Это здорово!
Опять шевеленье в кишке, но я уже успел приземлиться в пещерке, потеря полёта после третьего раза не застаёт врасплох. Здесь посвободнее и перед самым выходом есть каменный зуб, чтобы закинуть страховку. Дальше начинается цирковой аттракцион, я снимаю узлы с себя. Держась на всякий случай руками, перебираю ими по вертикальной верёвке, лечу за Пашкой. Становлюсь на его место, а он теперь на моём конце спускается в пещеру, там закрепляется и принимает меня.
Что ж, медленно, но уверенно идём мы к победе. Неизвестно, только, к какой, и на фига она нам нужна. И всё время меня не оставляет уверенность в том, что мои полёты кончаются не сами по себе. Как будто кто-то нашел выключатель от моей лампочки и, чуть что, щщелк! Похоже, что свои мысли я выразил вслух. Пашка смеётся, это хорошо. Мы оба решаем, что где-то тут просто есть камни, которые меня сбивают. Что-то вроде магнитной аномалии. Значит, надо быть осторожнее и теперь мы научились сохранять здоровье. Освоили способ передвижения. Я делаю шаг к пропасти…
— Стой!.. Замри!.. Подожди…Смотри… Левее… Вон она, твоя подруга!!
Ничего не понимая, я долго тупо смотрю в пустоту, простреленную Пашкиным пальцем, и вдруг вижу шевеление. Да, это она, моя ночная клякса. Только почему "она"? Может быть, это мужик? Черное пятно лезет по черной стене в темноте, но его всё-таки видно. Я раскидываю светильники, насколько хватает способностей и жду. Спускаться вниз расхотелось.
На всякий случай ставлю стенку на краю, хотя бы, чтоб не сорваться. Тварь ползает вдалеке, такая безобидная, просто огромная лохматая пещерная камбала… Щёлкает тетива и мимо меня летит стрела. Тут далеко, но цель — не глаз суслика, огромная.
Реакция следует немедленно и совсем не та, что мы могли ожидать. Камбала отрывается от скалы как гигантская лягушка, разворачивается в плоский блин и летит прямо на нас, как НЛО, чуть изгибая концы своего дискового тела. Я растерялся и оцепенел от неожиданности настолько, что даже не шевельнулся, пока эта дура всей массой не вляпалась в защитную стенку перед моим носом. В лохматом теле иглами уже торчал десяток стрел и последнюю Пашка всадил в огромный глаз.
От удара гадина киселём сползла вниз и показала мне огромный треугольный клюв, а потом пропала в пропасти. Затаив дыхание, мы ждали, думая, что это всё, разобьётся, но чёрный мешок неожиданно атаковал с другой стороны, причём снизу. Я еле успел добавить вторую стенку, как этот матрас, уже немного похожий на ёжика, опять со страшной силой грохнулся в преграду, всей тушей о свою же морду.
Так бьются синицы, залетая в комнату. Вот также бился Зверь в Паучьей Пещере! Полная тишина и вдруг — грохот! Только он орал, а эта тварь не рычала. Видимо, не привыкла шуметь, нападая, или, вообще, её речевые органы атрофировались в тёмной пустоте.