— Хорошо, папа, — Белль медленно кивнула, глядя отцу в переносицу. — Я обещаю, что не сделаю ничего, что мне навредит.
Вечером Белль расстаралась. Накрыла роскошный стол, достала для такого случая из кладовки прекрасную скатерть, вышитую золотом, и старинный канделябр. При зажжённых свечах вся остальная обстановка столовой погрузилась во мрак, создавая ощущение, словно они вновь вернулись в замок Чудовища.
За едой Белль всё время что-то говорила, неловко шутила, произносила тосты. И всячески отвлекала его и себя от последующего предприятия. Как будто Румпельштильцхен мог понять, что она что-то задумала, и остановить её. Она даже легла вместе с ним и, дождавшись, когда он размеренно засопит, выскользнула из кровати и принялась за сборы.
Спортивный костюм, толстовка с капюшоном, перчатки для садовых работ, фонарик, лопата и гвоздодёр. Почти всё было куплено во время утреннего похода по магазинам, вместе с краской для волос. Необходимые инструменты для осквернения могилы нашлись в кладовке. Видимо, в бытность свою мистером Голдом Румпель частенько ими пользовался.
Осквернением могилы Белль и собиралась заняться этой ночью. Она крадучись пробиралась по улицам к городскому кладбищу, точно преступник, шарахаясь от каждого шороха и молясь, чтобы её никто не увидел.
Как назло, надгробие Нила стояло на открытом месте и отлично просматривалось со входа. Но останавливаться было поздно — она уже пришла. Бей однажды отдал жизнь за своего отца. Теперь он мёртв, и ему всё равно. Он ничего не почувствует.
С этой мыслью она всадила остриё лопаты в кладбищенскую землю, раз за разом, стараясь аккуратно подцеплять дёрн, чтобы потом вернуть его на место. Незажжённый фонарь вместе с гвоздодёром лежали рядом. Полная луна давала достаточно света.
Белль чувствовала себя за этим занятием одновременно нелепо и мерзко. Нелепо — потому что вообще впервые в жизни держала лопату в руках, а мерзко… Отец был прав, Румпель явно пришёл бы в ярость от того, что она раскапывает могилу его сына. Ещё гаже становилось от перспективы, что придётся открывать крышку и видеть искажённое тлением лицо мертвеца. Не таким она хотела запомнить сына Румпельштильцхена.
От тяжёлой работы ей стало жарко, а по лицу катился холодный пот вперемешку со слезами. Наконец, лопата ударилась обо что-то твёрдое, и Белль застыла в трансе, с лопатой в руках на дне ямы.
Она не соврала отцу, раскапывание чужой могилы ей никак не навредит, а Нилу уже всё равно. Румпельштильцхен ни о чём не узнает. Он снова станет собой, и это главное. Надо будет только почаще напоминать себе об этом.
Белль возвращалась домой уже не таясь, плелась, еле переставляя ноги. Лопату она спрятала в кустах у ограды, кое-как замаскировав дёрном своё преступление, чтобы забрать её потом. Всё остальное, включая вакуумный контейнер с полуразложившейся рукой Нила, она сунула в рюкзак. Капюшон скрывал лицо, так что никто бы не узнал Красавицу-библиотекаршу в этом грязном бродяге, шатающемся по тёмным улицам.
Оказавшись дома, Белль первым делом собиралась снять с себя пропитавшиеся потом и землёй вещи и хорошенько вымыться. Она уже хотела пройти в ближайшую душевую на первом этаже, когда заметила стоящего в пролёте лестницы Румпеля. На секунду сердце Белль ёкнуло. Ей показалось, что он снова стал собой и понял, что она сделала. Она сама застыла напротив лестницы, в ужасе глядя на него, ожидая услышать обвинения.
Но нет. Румпель оставался всё таким же пустым. Времени размышлять о том, для чего он поднялся среди ночи, не было.
— Румпель? Почему ты не в постели? — она попыталась изобразить строгий тон, но голос предательски сорвался на хрип. — Иди в комнату и ложись спать.
Он ещё постоял, изредка моргая, а потом развернулся и, прихрамывая, стал подниматься наверх. Белль выдохнула и поспешила в душевую. Кажется, эта вылазка вытянула из неё больше сил, чем все ночные путешествия во снах.
В душе, под обжигающими струями воды, долгожданное облегчение не приходило. На сердце было тяжело, неспокойно. Мысли путались. Сначала она представила, как пьёт зелье, в которое добавлена часть руки покойника. Тут же на неё нахлынул страх, что и с этим ингредиентом у неё ничего не получится. Что она снова не сможет попасть в нужный мир, а Румпельштильцхен так и останется до самой смерти… Потом вспомнила про контейнер с рукой Нила, и к горлу снова подкатила тошнота, но теперь более навязчивая. Объёмная.
Спотыкаясь, Белль выскочила из-под душа и поспешила к унитазу.
«Боже мой! Боже мой…»
Она так и уселась на кафельном полу, мокрая и замёрзшая, пока на неё не накатило опустошение. Она устала переживать. Будь что будет. Зато никто не посмеет ей сказать, что она не пыталась.
Белль собрала в себе силы, закрыла воду, вытерлась и уснула на диване в гостиной.
Утром Белль всё казалось, что Румпель понимает, что она сделала, хотя его взгляд по-прежнему оставался неподвижным и равнодушным. Может поэтому, а может, от того, что ей предстояло сделать, Белль всё откладывала приготовление зелья. И только после ужина решилась.
— Нужно с этим разделаться, — повторяла она себе, снова закрывшись на кухне за варкой зелья. — И чтобы завтра утром Румпельштильцхен снова был собой.
В этот раз она ограничилась лишь одной порцией, хотя ингредиентов было в избытке. На вкус варево оправдывало своё содержимое. Снова накатила тошнота, но Белль заставила себя сдержаться. И пошла в спальню Румпельштильцхена. К тому времени он уже крепко спал, и даже не шевельнулся, когда Белль легла рядом и уже в привычном за эти дни ритуале уложила голову и ладони на его грудь.
— Пусть сегодня мне приснишься ты.
***
Практически сразу, как только она закрыла глаза, Белль провалилась в первый сон. И первый же сон оказался правильным. Белль поняла это не потому, что увидела Его, а потому, что обнаружила в своих руках его сердце — такое же белое, как когда из него вытянули всю тьму. Первый признак того, что ритуал проходил, как надо. Теперь нужно было найти Румпеля, он должен быть где-то поблизости.
Белль оглянулась по сторонам, но в трактире, где она оказалась, не заметила никого, кто хоть отдалённо был бы похож на Румпеля. Мужчины и женщины были совершенно обычными посетителями для такого места, и только мальчик в самом дальнем углу, вертевший в руках соломенного человечка, несколько выбивался из этой компании.
— Как тебя зовут? — Белль присела рядом с ним на корточки, заглядывая в детское лицо.
— Румпельштильцхен, — ответил он, недоверчиво взглянув в лицо незнакомки.
— Какое необычное имя, — Белль погладила мальчика по русой голове.
Сердце в её руке стало чуть розовее, будто кровью капнули в молоко. В этот же момент она переместилась в следующий сон.
Теперь Румпельштильцхен был молодым парнем, шёл с темноволосой девушкой по тропинке через поле. Белль побежала за ними, звеня монетами на браслетах.
— Погадаю! Всю правду скажу! Ничего не возьму! — выпалила она на одном дыхании чужим звонким голосом, вцепившись в его руку, пока он не опомнился и посмотрел на неё удивлённо. — Дорога дальняя…
Сердце в руке снова чуть покраснело.
Снова поле, но только уже не вечер. Полдень. По широкой дороге Румпельштильцхен шёл, уже хромая, вместе со своим сыном. Мальчик бегал вокруг него, играя с деревянной птичкой, и Румпельштильцхен сейчас был таким счастливым.
— Подайте монетку, — протянула Белль к нему старческую руку в лохмотьях.
— Мы только идём на рынок, продать пряжу. У нас нет денег. Вот, возьмите хлеба. — Он протянул ломоть чёрного хлеба, посыпанного крупной солью. Невероятная щедрость.