Кое-кто удивился, увидев здесь Нетти, рыжую шлюху. Она пришла попрощаться с теми добровольцами, у которых не нашлось родственников. Несмотря на то, что они не были знакомы, девушка заговорила с молчаливым Томом Хиббардом и тепло приветствовала еще троих, хотя всего один из них когда-то был ее клиентом.
Авдий Дженкинс, одетый не в форму, а в кожаный костюм, со шпагой и пистолетом за поясом, переходил от группы к группе, предлагая утешение тем, кто находился на грани срыва. Потом он заметил девушку с блестящими светлыми волосами, вошедшую в зал, и поспешил к ней.
— О! — проговорил священник, чувствуя, что подходящие слова не приходят на ум, — как неожиданно…
Дебора Элвин тоже ощущала неловкость:
— Я не могла не проводить вас, хотя до сих пор не понимаю, почему человек, занимающий такое положение, должен идти на войну.
— Я иду потому, что принципы, которыми я дорожу, для меня важнее, чем комфорт и безопасность.
— Вы уже говорили мне это в тот вечер, — притворно вздохнула Дебора, но в глазах сверкнуло выдавшее ее восхищение. — Вы уже дважды побывали в земле сенеков, так что имеете некоторое представление о том, что ждет вас впереди. Но я не завидую вам.
— Честно говоря, я и сам себе не завидую, просто делаю то, что должен. Так что я чист перед собой.
Дебора помолчала.
— Не будет ли излишним просить божьего человека беречь себя?
— Божий человек такой же, как и все остальные. Он рад и растроган, когда кто-то — кто дорог ему — заботится о нем.
Светлые глаза Деборы расширились.
Внезапно Авдий Дженкинс взял ее за руку и отвел в небольшую комнату, которую полковник использовал как столовую, если приезжал кто-то из высокопоставленных офицеров.
— Я хотел поговорить с вами после возвращения из Квебека, но потом подумал, что лучше обсудить это прямо сейчас. — Авдий чувствовал, что начинает нервничать, и старался говорить как можно спокойнее: — Я беден, Дебора, и никогда не стану богачом. Пройдут годы, прежде чем прихожане будут платить мне столько, что я смогу отказаться от работы на ферме. И все же я прошу вас разделить со мной мою судьбу. Согласитесь ли вы стать моей женой, когда я вернусь?
Девушка была потрясена.
— Благодарю вас, Авдий, — прошептала она. — Вы даже не представляете, что для меня означает ваше предложение. Но… я не могу его принять.
Священник замер.
— Это вовсе не из-за вас, — торопливо добавила Дебора, — а из-за моей собственной слабости. Мое прошлое не позволяет мне стать женой священника.
Авдий улыбнулся, потом выражение его лица опять стало серьезным:
— До меня доходили сплетни о вашей жизни в селении сенеков. Меня не волнуют эти слухи независимо от того, правдивы они или нет. Я не знаю и не хочу знать, что там произошло. Вы сделали то, что вынуждены были сделать ради спасения своей жизни, и я с гордостью предлагаю вам свое имя.
На глазах Деборы появились слезы.
— Я и сам не святой, — продолжал Дженкинс. — Когда-нибудь я расскажу вам о том, о чем никто не знает и даже не подозревает здесь, в Новом Свете. Я оказался в Массачусетсе после того, как в Англии хладнокровно убил человека.
Дебора с удивлением ощутила, как чувство преданности переполняет ее:
— Я уверена, что у вас были на то причины. И это не изменит моего мнения о вас. Я уважаю и почитаю вас более, нежели всех остальных.
Глаза Авдия сияли:
— Почет и уважение — прекрасные чувства. То же самое испытывает ваша тетушка или, скажем, миссис Уилсон. Но я по отношению к вам чувствую еще и нечто другое. В те долгие месяцы, которые вы провели в земле сенеков, когда никто не знал, живы вы или нет, я понял, что люблю вас.
Дебора покраснела:
— Я не могу утверждать, что думала о вас больше, чем всегда, пока находилась среди индейцев, и так было до тех пор, пока я не вернулась домой и, начав смотреть на вещи иначе, поняла, насколько вы превосходите других мужчин.
Авдий взял ее за руку:
— Вы говорите, что полюбили меня?
Дебора кивнула.
— Я сейчас же объявлю о нашей помолвке!
Авдий поцеловал ее.
И когда их губы соприкоснулись, Дебора поняла, что это ее мужчина, тот, кто был создан для нее, и с кем она хотела бы провести остаток своих дней. Обстоятельства и чувство благодарности заставили ее стать женщиной Ренно, и хотя она признавала, что желала его так же, как и он ее, физическая близость была единственным, что их связывало.
Дебора и Авдий радостно улыбались друг другу. Священник снял с мизинца левой руки золотое кольцо и надел девушке на палец.
— Это наследство моей матери, — пояснил он. — Я прошу тебя носить его до тех пор, пока не куплю более подходящее в Бостоне. Боюсь только, пройдут годы, прежде чем я смогу позволить себе эту роскошь. Так что, скорее всего, тебе придется носить его всю оставшуюся жизнь.
— Это единственное кольцо, о котором я мечтала, — ответила Дебора, снова оказываясь в его объятиях.
Молодые люди вернулись в общий зал. Тетушка Ида сразу поняла, что они уже обо всем договорились. Радостная и оживленная, она подошла к племяннице. Авдий и Дебора поцеловали ее, и впервые в жизни миссис Элвин не нашлась, что сказать.
Приехали Эндрю и Милдред Уилсоны. Лейтенант Доремус построил отряд.
Добровольцы образовали двойной ряд, лейтенант и сержант встали замыкающими.
Полковник Уилсон занял место во главе шеренги, Том Хиббард встал рядом с ним. Несмотря на повышение, совпавшее с годовщиной службы в милиции и, что еще важнее, с окончанием контракта, Том выглядел таким же мрачным и одиноким, как всегда.
Нетти жалела его и одарила самой ласковой улыбкой. Она знала, что он все еще скорбит по жене.
Рассеянно возвращая улыбку проститутке, Том возносил безмолвную молитву: «Агнесс, любовь моя, гуроны дорого заплатят за твою смерть, — обещал он. — Господь да смилуется над ними, потому что я не буду знать жалости!»
Полковник вытащил шпагу и приказал отправляться.
Авдий Дженкинс выделялся из всего строя гражданским костюмом и походкой, но для Деборы Элвин не было мужчины привлекательнее него. Милдред Уилсон молилась, чтобы муж вернулся к ней невредимым, и только когда Эндрю покинул общий зал, женщина обратила внимание на сына. Джефри шел с обычной важностью и вызовом на лице, всем своим видом выражая презрение к обычным мужчинам и женщинам, которые осваивали девственные леса Массачусетса. В последнюю минуту он поднял руку, прощаясь с матерью.
«Все так и должно быть», — подумала Милдред Уилсон.
Лейтенант Доремус вытащил шпагу и, перед тем как уйти, взмахнул ею, прощаясь с поселенцами, чье будущее зависело от успеха их похода. Мальчишки кричали, желая уходящим вернуться с победой, и этот крик заглушал рыдания женщин.
Холодное утро было таким же, как обычно. Великий сахем и его семья завтракали у очага. Ина встала раньше всех, чтобы приготовить традиционную похлебку, и сейчас, хотя кусок не лез в горло, притворялась, будто ничего не происходит.
Гонка казался спокойным и безмятежным. Только те, кто хорошо знал великого сахема, видели произошедшую в нем перемену. Накануне вечером Гонка выбрил голову. Вместо обычного головного убора в волосах красовалось единственное белое орлиное перо — знак положения Гонки в племени. Лицо и туловище были покрыты свежей боевой краской, металлический нож наточен, а к поясу подвешен пистолет. За спиной великого сахема висел лук со стрелами.
Ренно, тоже готовый к походу, ел с аппетитом и втайне обрадовался, когда Са-ни-ва подала пирожки из маисовой муки в кленовом сиропе, одно из любимых лакомств молодого воина. Благодарить тетю было неудобно, но Ренно вежливо трижды протягивал миску за новой порцией.
Этот поход, думал Ренно, составит смысл всей его жизни. Он истинный сенека, и нет ему равных. Отец доверил ему особое задание, с которым не смог бы справиться ни один другой воин, и Ренно принял такую ответственность. Родители будут гордиться им. Если ястреб, который всегда помогал ему, и теперь придет на помощь, Ренно доведется совершить подвиги, которые принесут ему славу. Может быть, о нем тоже сложат песни, как уже сложили о его отце.