Монах прямо дал понять, что хочет знать мнение Бенжамена о брате Бенедикте. Однако молодой человек прекрасно отрепетировал свою роль. Его ответ призван был, оставаясь вполне правдоподобным, успокоить почтенное собрание. Не следовало забывать: все видели, как они подолгу беседовали вдвоем. Поэтому он не мог позволить сказать, что брат-строитель ему несимпатичен, этому никто не поверил бы. Немного помедлив, молодой человек ответил, что брат Бенедикт — человек «очень эрудированный», обладающий «замечательными познаниями в области архитектуры». Это должно было означать: «Не думайте, что я что-то замышляю, просто беседую со знатоком о старых камнях». Это могло сработать: брат Бенедикт действительно был знатоком в своей области. Но послушник счел необходимым добавить, что тот показался ему «нетипичным», что он пытался понять мотивы, по которым его старший брат принял монашество. Это и был его основной аргумент. С одной стороны, таким образом он оправдывал долгие беседы — «…старался понять…», и в то же время в этих словах было зашифровано следующее послание: «Я разделяю ваши сомнения относительно глубины веры брата Бенедикта».
Короче, это означало: «Будьте покойны, я опасаюсь его так же, как и вы».
И поскольку Бенжамен чувствовал — все хотели бы знать, сообщил ли ему большой монах о своем странном открытии, то не стал дожидаться вопроса и доверительным тоном, делая вид, что никому не известно о расследовании, которое ведет брат Бенедикт, рассказал, что последний особо интересуется жизнью отца де Карлюса. Якобы во время его правления произошла какая-то загадочная история. Он не очень понял: речь шла о какой-то дате, найденной в какой-то книге, и эта дата с чем-то там не совпадала… В общем, как будто бы много братьев умерло, но это дело постарались замять.
Словом, Бенжамен прикинулся простым и даже спросил, известно ли остальным монахам хоть что-нибудь о невероятной истории, которая так мучает их собрата.
Это было блестяще придумано, дознаватели не могли и рассчитывать на такое признание. Не снизойдя до ответа на заданный им вопрос, все разошлись, немного успокоенные: судя по всему, брат Бенедикт не имел большого влияния на нового послушника. Они встревожились понапрасну…
Только брат Симон признался как бы между прочим, что да, они в курсе, но все это полнейшая чушь, не следует тратить время на этот вздор. Он просил молодого человека не увлекаться, как «бедный брат Бенедикт», бесплодными поисками. Долг монаха состоит в другом: он должен искать Бога повсюду. Книги служат для укрепления веры, для руководства в этом непрерывном поиске, а не для того, чтобы выдумывать истории в духе плохих детективов.
На том и расстались.
В тот вечер Бенжамену было очень грустно. Возможно, брат Симон был прав, напомнив ему о сути призвания служителя Господня. Он пришел в монастырь ради того, чтобы найти Бога, а не для чего-то другого. Но с некоторых пор он уклонялся от этого пути все дальше и дальше, так что «главное» в конце концов отодвинулось на второй план. На ум ему пришел странный вопрос: не приводит ли иногда поиск истины ко греху?
Сегодня он вынужден был бессовестно лгать, чтобы сохранить свою тайну. Он солгал брату Рене, он лгал брату Бенедикту, лгал на исповеди. Без сомнения, расследование приобрело над ним пугающую власть.
В панике послушник поклялся немедленно все бросить. Да, все верно, у душевного покоя есть своя цена, а у веры — свои требования. Еще не поздно было отступиться. Отныне никаких загадок, никаких тайных поисков и искушений. Надо было как можно скорее вернуться на праведный путь, и он почти всю ночь молился Богу, чтобы Тот дал ему сил больше не поддаваться бесплодным блужданиям.
Наутро, перед ранним завтраком, приор передал Бенжамену приглашение от отца Антония явиться к нему в кабинет. Отдавая записку, приор сочувственно взглянул на послушника. Это был знак.
По дороге в кабинет настоятеля юноша решил все рассказать, покаяться в своих заблуждениях и во лжи, чтобы начать все сначала.
Но озабоченное лицо настоятеля и прием, который тот ему оказал, слегка поумерили страстное желание исповедоваться. Отец Антоний, поначалу невозмутимый, облокотившись обеими руками на стол, тер лоб кончиками пальцев. Как часто бывало, когда он принимал у себя кого-нибудь из братии, он не стал прикрывать капюшоном свою блестящую лысину. Устав этого не требовал. К тому же надо было говорить, глядя друг другу в глаза.
Жестом пригласив Бенжамена сесть, старик медленно откинулся на спинку кресла, которое было ему немного узковато. Не говоря ни слова, даже не взглянув на посетителя, поднял голову и, прищурив маленькие глазки с набрякшими веками, приложил сложенные руки к полной и отвислой нижней губе и задумался, уставившись в потолок.