Бенжамен бесстрастно выслушал монаха и вынужден был признать справедливость всего, что тот говорил. Отец де Карлюс не выжил. Именно его голова покоилась на вершине этой зловещей пирамиды, вот уже больше семи сотен лет пережевывая свой выбор. Архивариус был ошеломлен, даже оскорблен тем, что именно то, во что они почти свято верили, оказалось столь далеким от истины.
— Но если де Карлюс погиб во время этих событий, — произнес он наконец бесцветным голосом, — кто занял его место? Кто набрал новых монахов и кто лежит в его могиле?
— Кто сжег себя в его могиле?! — уточнил большой монах, не упустив возможности блеснуть проницательностью. — Это еще одна предосторожность, предпринятая нашим лже-де Карлюсом, чтобы подмена не была обнаружена никогда, даже после его смерти. Епископ, знавший настоящего аббата в лицо, или кто-нибудь из родственников могли прибыть на похороны и обнаружить обман. Тогда как при таком способе ухода… не было ни одного шанса быть узнанным!
— Если я правильно понимаю, — продолжил Бенжамен, начиная выходить из ступора, — обнаружив в урне белый шар, мы установили личность того, кто заменил де Карлюса… Это мог быть только брат Шарль, единственный, кто голосовал «белой рукой».
— Глупость! — безжалостно оборвал его брат Бенедикт.
Послушник вяло попытался обидеться.
— Но…
— Не усугубляйте свое положение, будьте добры. Я готов снисходительно отнести ваш вывод на счет волнения, которое все еще продолжает вызывать у вас наше новое открытие! Конечно, у нас есть три персонажа, которые могли бы взять на себя роль настоятеля, и брат Шарль один из них. Но поверьте мне, в противоположность тому, что вы только что сказали, он единственный, кого мы можем вычеркнуть прямо сейчас. Неужели вы могли подумать, — спросил большой монах, направляя луч света в лицо собеседнику, — что столь осторожный и дотошный заместитель оставил бы нетронутыми свои собственные записи об этом деле?
— Его рассказ! Какой я болван! — вынужден был признать послушник. — Да, не сходится. Он уничтожил бы эти бумаги, как и все остальное.
— Вот именно! Даже если он был не в себе, когда писал все это, то потом обязательно вспомнил бы. Нет, человек, которого мы ищем, ничего не знал о скрытых записях, и это очень важная деталь.
— Послушайте, — перебил старшего Бенжамен, приходя в себя, — я, кажется, начинаю понимать…
Вдруг послушник запнулся.
Довод, который он собирался выдвинуть, был не из тех, которыми бросаются, не подумавши. Бенжамен шевельнулся и медленно отвел рукой фонарь, которым монах продолжал светить ему в лицо.
В принципе, сейчас, несмотря на свое самообладание, его собеседник должен был подвергнуться жестокому испытанию. Может быть, он будет вынужден объясниться.
— Я, кажется, начинаю понимать, — повторил Бенжамен. — Помните мою версию об Вилфриде в роли осужденного? Не стала ли она как никогда актуальной?
52
Надо уметь пользоваться случаем.
Вытаскивая на свет гипотезу, которая становилась теперь весьма актуальной, послушник разыгрывал в своей тайной борьбе за первенство с большим монахом опасную карту. Брат Бенедикт знал, почему его предположение невероятно, но по-прежнему не желал приводить своих доказательств. Бенжамен ничего не забыл. Первое — непонятный скептицизм: когда Бенжамен впервые сформулировал свое предположение, он был поражен странным ответом «возможно» и еще более загадочным «пока не будет доказано обратное». Позже, когда выяснилось, что де Карлюс оказался на стороне «черных» и, следовательно, Вилфрид вряд ли мог быть одновременно и осужденным, и спасшимся, монах допустил ошибку, слишком быстро отвергнув такое предположение. Бенжамен попытался убедить его в том, что версия все еще достойна рассмотрения. И если брат Бенедикт подумал, что ему удалось выпутаться, просто сказав «я об этом как-то не подумал», то он глубоко ошибся. Этим он выдал себя, потому что брат Бенедикт думал обо всем и ничего не отметал без достаточных доказательств. Кого он хотел обмануть?