— А предательство? — сухо отозвался послушник. — Что это, с вашей точки зрения? Старая привычка? Болезнь?
Брат Бенедикт опустил голову и машинально пригладил одной рукой листы пергамента, которые держал в другой.
— Оружие! — спокойно ответил он. — Холодное оружие, которое используют в самый последний момент. И как всякое оружие, оно несет зло… или спасение.
— Вам кажется, что вам угрожают? — с иронией поинтересовался Бенжамен, не найдя подходящей случаю улыбки.
Большой монах поморщился и посмотрел на собеседника пронизывающим недоверчивым взглядом.
— Я старался быть осторожным, вот и все. Но как вы могли заметить, не слишком в этом преуспел. — Он посмотрел на то, что продолжал держать в руках. — Я мог бы еще раз проявить осторожность. Они, — тут он легонько помахал листками пергамента, — все еще моя собственность! И я не уверен, что вы сможете отнять ее у меня силой.
Под властным взглядом большого монаха Бенжамен замер.
— Ну что, мой мальчик? — продолжал последний. — Присаживайтесь и переведите мне это, пока я не передумал. Что бы там ни было написано, вы заслуживаете того, чтобы это узнать.
Растерявшийся послушник немного поколебался, потом медленно, почти с опаской опустился на пол рядом с большим монахом, стараясь не выпускать того из виду.
— Не хотите поприветствовать нашего друга? — спросил последний, кивая головой в сторону того, что Бенжамен еще не успел рассмотреть.
Молодой человек медленно повернулся и, стараясь казаться равнодушным, взглянул на скелет.
— Шарль? — спросил он спокойно.
— Скорее всего. Но объяснение должно быть там, — уверенно ответил брат Бенедикт, передавая ему листки. — Давайте, читайте! Покончим с этим!
Дрожащей рукой Бенжамен взял листы пергамента и в последний раз с опаской взглянул на собеседника.
— Покончим с этим? — повторил он.
Большой монах понял, что он хотел сказать.
— Не тревожьтесь, мой мальчик… Когда придет время, я объясню вам причины того, что вы назвали… моим предательством.
55
Послушник наклонил голову и начал читать.
— «Меня зовут Ma…» — не веря себе, произнес он и поднял глаза. — «Меня зовут Матильда де Вальден».
— Да-да, мой мальчик, женщина! — отрезал монах.
Бенжамен резко повернулся к сообщнику и пронзил того взглядом, в котором читались страх и отвращение.
— Вы это знали? Конечно, знали! Вот оно! Вот ваше доказательство! Вот откуда уверенность, что не Вилфрида они изловили! Я был прав! Прав с самого начала… Браво!.. Ваш давешний спектакль был просто великолепным… «Для меня Вилфрид и был тем самым осужденным…»
Брат Бенедикт провел ладонью по лицу, но, казалось, ничуть не смутился.
— Никогда еще я не встречал такого лжеца, — гневно продолжал послушник. — Вы знали, что смертник — женщина, и ничего мне не сказали? Вы хуже, чем… чем…
Глаза обоих метали молнии, но Бенжамен так больше ничего и не сказал.
— Хуже чем кто? — сухо спросил монах. — Ну же, или читайте, или уходите! — приказал он, помолчав. — Я уже сказал, что объяснюсь в свое время.
Молодой человек смолк, пристально посмотрел на собеседника и вновь погрузился в манускрипт.
— «Меня зовут Матильда де Вальден, — начал он дрожащим голосом, — и я знаю, что это она, Пресвятая Дева, привела вас ко мне. Верю, она выбрала вас не случайно, вас, моего свидетеля по ту сторону времени. Она дождется той далекой эпохи, когда люди смогут понять нас прежде, чем осудят. Я знаю, что через вас она дарует мне свое прощение.
Все началось в Константинополе в год 1204-й от Рождества Христова; мне было четырнадцать лет. Случилось это в мае, вскоре после захвата города нашими храбрыми воинами. Вот уже два года я сопровождала моего отца как тень, служа ему оруженосцем и нянькой. Он отправился в этот крестовый поход сразу после смерти моей матери и не смог решиться оставить меня одну. Я помню! Я прекрасно помню наш отъезд, мою радость от того, что я смогу увидеть мир. Я и не подозревала тогда, что меня ждет.
Любовь, ад.
Так вот, в тот день я пошла чистить наших лошадей, потому что мы уже собирались возвращаться с победой в наше королевство. Там, на узкой улочке старого города, я встретила его. Мы ничего не сказали друг другу. Говорили только наши взгляды, они обнялись и не могли расстаться.
В тот же вечер Шарль пришел объясниться мне в любви. Я была всем, что осталось у моего господина и отца, но он без лишних вопросов обещал ему мою руку. Благодарение Богу, он был таким. Он прозревал в сердцах, понимал молчание лучше, чем слова, произнесенные вслух, читал то, что невозможно написать. Никогда не ошибаясь, с первого взгляда он мог проникнуть в душу человека.