— Сегодня нам придётся навестить как минимум два места. Сначала поедем в морг на опознание сержанта.
Так! Тело в морге! Уже хорошо, может, и не придётся ничего копать. Хотя где ему еще быть, пока идёт расследование? И почему я раньше об этом не подумал, озвучил другую мысль:
— Зачем опознавать-то? Разве всё и так не ясно?
— Ясно, не ясно! Есть протокол, и его надо исполнять, — нахмурившись, буркнул Хмельницкий, продолжил спокойнее: — Потом поедем в участок, расскажете и покажете, как всё было...
— Тот рядовой там будет? — я нахально перебил его, поймал на себе подозрительный взгляд ФСБешника.
— Конечно, Еремеев тоже свидетель.
— Отлично, — я прыгал на одной ноге, борясь с узким голенищем носка. Этот упырёнок мне нужен, главное, чтобы кольцо ещё было при нём. Федерал озадаченно хмыкнул, не ожидал, что я обрадуюсь грядущему перекрестному допросу. Он повернулся ко мне, зажав папку под мышкой, увидев мой представительский вид, тяжко вздохнул:
— Вы что, на работу собрались?
Ну, во-первых, я ещё не видел ордер на свой арест, а во-вторых:
— Я в каком-то роде лицо компании и её представитель и должен выглядеть безупречно.
Я широко улыбнулся, почувствовав свою неотразимость. Да, люблю строгие костюмы, черные галстуки, пышный официоз, не то что этот Хмельницкий со своими потёртыми джинсами. ФСБешник криво усмехнулся:
— У вас в компании у всех такой представительский вид? — он кивнул, намекая на мои синяки, не дав возможности ответить на остроту. — Пойдёмте уже, нет времени!
Мы вышли из палаты по очереди, Хмельницкий впереди. Он остановился возле агента:
— В палату никого не впускать.
Я изумленно обернулся на дверь своего временного пристанища. Повышенное внимание льстило моей скромной персоне, но с другой стороны — по коже бегали мурашки: а я точно свидетель? Соглядатай охотно кивнул, проводив нас до лифта. Они о чём-то втихаря перешептывались, и мне, оставшемуся в стороне от всего этого, стало смертельно скучно. В лифте ФСБешник также предпочёл молчать, кто-то позвонил ему на «мобилу». Закатив глаза, Хмельницкий сбросил вызов. Интересно, кто это мог быть, навязчивая поклонница? По внешнему виду федерала и не скажешь, что у него много таковых, но всё может быть. В вестибюле больницы я снова увидел ту женщину с инферналом на спине, она пила чай у регистратуры, медленно размешивала ложкой сахар, всё с таким же отстраненным взглядом. Бегло оценил, что процесс шел не так уж долго. Я бы, наверное, мог ей помочь, но не мог так просто подойти и навязать свои услуги. Нет, я так не привык!
Хмельницкий вышел на солнце, поморщился, опустив лицо и дёрнув из нагрудного кармана очки, нацепил на нос. Он повернул налево к стоянке автомобилей, и я облегченно выдохнул, что не придётся добираться по такой жаре на общественном транспорте.
— Вы на машине? Как хорошо... — оставалось надеяться, что до морга не придётся пилить на другой конец Москвы.
— Да-да... — федерал странно изменился, осунулся и воровато оглядывался по сторонам, словно от кого-то скрываясь. Больше не проронив ни слова, мы ступили на парковку. В руках ФСБешника блеснули ключи с дорогим брелком, на нажатую кнопку центрального замка отозвался и замигал бортовыми огнями возвышающийся над пузотёрками новенький хромированный «Гелентваген». Я присвистнул от удивления. Ни в жизнь не поверю, что этот шустрик купил его на свои кровно заработанные. Ого! Да у нас тут явно коррумпированный элемент, и не удивительно, что шёл он до своего сокровища на полусогнутых. Начальство, наверное, и не знает, на чём рассекает по Москве их скромный подчинённый.
— Это подарок, — на всякий случай пояснил Хмельницкий, увидев издёвку в моих глазах. Ну да! А те девять миллиардов в квартире — это всё моей мамы...
— Отличник службы? — сдержанно поинтересовался я.
— Можно и так сказать.
Федерал окончательно замкнулся в себе и, когда мы сели в машину, всем видом показал, как рад возить меня на личном транспорте. Я решил дать заднюю, дабы не усугублять и без того щекотливую ситуацию, расположение Хмельницкого мне надо сохранить любой ценой.
— Да, вы правы, это совсем не моё дело.
— Дело, дело... — он тронулся, выезжая с парковки. — Вот всё это — точно не моё дело...
Странное откровение, которое Хмельницкий так и не удосужился пояснить, осталось витать в воздухе немым вопросом.