Главврач развернулся, затрусил обратно к лифту, прощаясь с нами как-то слишком поспешно, а ведь уверял, что патологоанатом безобиден...
Хмельницкий ничего не ответил, нахмурившись, окинул представшего стручка тяжёлым деловым взглядом. Я смог предположить, что ФСБешнику не впервой общаться с таким контингентом, спокойно ждал его первого шага.
— Ярцев, идите первым, — он в последний момент подтолкнул меня кончиком папки. Я изумился такой мере предосторожности, не думаю, что Хмельницкий испугался моего побега.
— Эй, а как же служить и защищать? — я бросил ему через плечо, послушно направляясь к верзиле, что не переставал неестественно широко улыбаться. — У вас табельное при себе? Дайте хоть запасной на всякий случай.
— Идите, не ерничайте, — Хмельницкий устало закатил глаза. Патологоанатом потер огромные ручищи в предвкушении рукопожатий. Ну да, персонал из здания наверху заходит сюда не часто, а с покойниками особо не потискаешься.
— Молчанов Яков Петрович. Мы с главврачом тёзки, — мужчина гоготнул, вытер руку о грязный халат, по очереди пожал наши кисти. Вблизи этот Молчанов производил не меньший ужас, чем издалека. Ему лет сорок, широкие скулы и большая обритая голова на тщедушном теле выглядели чужеродно. Довольный взгляд огромных глаз сожрал сначала ФСБешника, потом меня.
— Пойдёмте за мной, тело Николаева в южном крыле.
— И как вы ориентируетесь в этих катакомбах? — Хмельницкий опасливо оглядывался по сторонам, я даже не пытался запомнить обратный маршрут. Молчанов вёл нас по лабиринту известными только ему проходами, что-то без устали рассказывал и смеялся от своих же сомнительных острот. Мы с федералом многозначительно переглядывались. Мужик даже не думал что-то спрашивать, не давал вставить ни слова. Молчанов не оправдывал своей фамилии и всё больше напоминал мне Голлума из «Властелина Колец», только его сокровище — это не магическое кольцо, а груда мёртвых тел. Не удивительно, что патологоанатом вёл себя странно, в такой компании легко свихнуться и за пару месяцев.
— О, я уже привык, десять лет в этой больнице, знаю тут все закутки.
— А раньше где работали?
— Подрабатывал на кладбище, мог провести к любой могиле с закрытыми глазами. Люди сами ставят ориентиры на могилах своих родственников. Лица на фотографиях иногда злые, иногда добрые, они иногда даже смеялись, я всегда запоминаю весёлых.
— Ну да...
Разрядить обстановку диалогом Хмельницкий решился самостоятельно, но думаю, быстро пожалел об этом. Лично мне было не до разговоров. В одном из залов, в углу которого уютно расположилась печь крематория, я почувствовал, как по спине ударило до боли знакомым холодком. Два силуэта стояли у закрытой печи, как по команде повернули в нашу сторону головы. Спеша за Молчановым, мы быстро покинули зал, и мне не удалось разглядеть, были это люди или кто-то иной. Ни патологоанатом, ни федерал не обратили на присутствующих никакого внимания; нагнав Молчанова, я поинтересовался как бы между делом:
— А разве утром сжигают усопших?
— Конечно же, нет, мы проводим кремацию строго после шести вечера. Так предписано правилами. У нас здесь четыре зала, четыре камеры, половина Москвы отправляет у нас своих родственников в последний путь.
Ага! Место всё-таки не осталось без внимания инферналов, самое главное — знали ли они о том, что сейчас лежало в южном крыле у них под самым носом? Не знаю, а вот то, что я намерен это забрать, знать им необязательно. Хмельницкий отреагировал на странный вопрос подозрительным взглядом, но я шёл рядом с ним спокойно и невозмутимо.
Последний поворот привёл нас в искомое хранилище. Молчанов заметно вырвался вперёд, он довольно кряхтел, подготавливаясь к показу своего анатомического театра. Вокруг были каталки с человеческими телами, почти все заботливо выпотрошены и прикрыты простынками. Мне стало плохо от этого зрелища, а ударивший в нос запах подкосил не только ноги, но и живот. Это не праздник смерти, это праздник мяса, сомнительный и дурно пахнущий праздник. Никогда не представлял себя лежащим на одном из этих холодных столов, уж лучше сгинуть, утонуть, став кормом для рыб, чем удовлетворять больной интерес какого-нибудь Молчанова, и хорошо, если этот интерес будет не сексуального характера.
— Что с вами, Ярцев? — Хмельницкий заметил бледность моего лица, я вяло улыбнулся, показал большой палец. У ФСБешника опыт и выдержка, ему можно только позавидовать.
— Наверное, запах, я уже привык, но если хотите, вон там, на столе лежат респираторы. Если надумаете блевать, блюйте в пакеты под столом, там всё равно тухлое мясо.