- Сантан! - еще раз позвал он, оказавшись внутри. Никто ему не ответил.
Эйрис присела, провела пальцем по мозаичному полу прихожей. Потом посмотрела на затянутые паутинной сеткой окна.
- Здесь никого не было месяц или больше! - заметила она.
- Разберемся! - уверенно сказал Тилод - Пошли наверх! Сейчас ты примешь ванну, мы поедим и отправимся к Шинону. Он наверняка знает, что к чему!
Его оптимизм успокоил женщину.
Пока Эйрис нежилась в маленьком бассейне на втором этаже, Тилод обошел дом и убедился, что он и впрямь пустует не меньше месяца. Земля в цветочных горшках пересохла, и часть растений погибла. Кое-где углы комнат затянуло паутиной.
Ничего не пропало, разумеется. В Конге закон может посмотреть сквозь пальцы на воришку, стянувшего на базаре кошелек: по первому разу ему всыплют десяток-другой плетей и отпустят. Войти же в чужой дом - иное. За это могут лишить обеих рук. А если ограблен дом в "богатом" квартале, стража не успокоится, пока силой или подкупом не выяснит имя вора. Порядок этот возник еще в доимперские времена, оберегая жилища соххоггоев. В эпоху Империи закон стал немного мягче, но после отделения от Империи вошел в прежнюю силу и распространился на любой дом в пределах благословенного Конга. хотя в Сарбуре от закона можно было откупиться золотом, а в большинстве хижин Междуречья и вовсе было нечего брать, кроме съестного. Но воровать еду в Конге никто бы не стал. Если голоден, попроси. Не хочешь просить - приди на базар за час до захода и бери, что осталось, - не зря же называют Конг благословенным!
Тилод вышел наружу, обогнул дом, заглянул в стойло и не нашел там своего парда. Сад вокруг был порядочно запущен, хотя из маленького фонтана в форме прыгающей ящерицы по-прежнему взлетала, рассыпаясь искрящимися веерами, струя родниковой воды.
Тилод вернулся в дом и распаковал суму с провизией.
"Не послать ли в харчевню за горячим?" - подумал он и вспомнил, что посылать некого. Ладно! Обойдемся тем, что есть! А пообедать можно и у Шинона: его повар-гурамец - настоящий мастер!
Тилод вынул из шкафа серебряную посуду и выложил остатки дорожной еды. Насыпав на поддон жаровни лопатку древесного угля, он плеснул немного масла, чтобы сразу разгорелось. Подогрев вылитое из фляги вино, Тилод добавил в него три ложки белого меда и щепотку пряностей.
Циновка за его спиной скрипнула. Тилод обернулся. Эйрис, мягко ступая босыми ногами по голубому паутинному шелку, шла к нему. Пушистое белое полотенце она набросила на плечи, а поверх него рассыпались потемневшие от воды пряди длинных волос. Такая же стройная и грациозная, как в тот день, когда Тилод впервые увидел ее в Лабиринте Города-на-Берегу, она лишь стала более женственной, мягкой. Стальные мускулы уже не просвечивали сквозь тонкую кожу, а переливались под ней при каждом движении, как морские волны. Бедра стали немного шире, но грудь осталась такой же маленькой. Совершенно исчезла порывистость, резкость жестов, свойственная ей два десятка лет назад, но зодчий знал, что при необходимости она может двигаться еще быстрее, чем прежде.
Сейчас она шла к Тилоду, улыбалась ему, протягивая тонкие руки, и зодчий физически ощущал исходящую от нее силу, уверенность в собственной мощи, почти всемогуществе, сходную с тем чувством, что испытывал он сам после того, как обретенное двадцать лет назад искусство полностью вернулось к нему.
Положив руки на плечи Тилода, Эйрис заглянула снизу в его зеленые глаза.
- Иди, смой с себя запах моря, - сказала она. - Я оставила в бассейне свою воду!
Тилод наклонился к ней, вставшей на пальчики ног, и поцеловал в уголок рта.
- Иду! - сказал он. - Начинай есть, не жди меня!
- Нет уж! Я подожду! - Эйрис бросила полотенце на одно из широких кресел и уселась в него, подобрав под себя ноги. - Вечером я уберу здесь! пообещала она. - Даже в наших пещерах меньше пыли, чем на твоих шелках!
- Оставь! - крикнул сверху уже поднявшийся по лестнице зодчий. - За маленький серебряный грош я найму женщину, которая вполне справится с этим!
- Я хочу сама убирать свой дом! - крикнула Эйрис, во Тилод ее уже не слышал.
Зодчий снял с окон кисеи, и теперь маленькие медовницы уже порхали в комнате. Стремительно выбросив руку вперед, Эйрис поймала одну, зелено-алую малышку, издавшую возмущенный писк. Женщина погладила ее по блестящей спинке и подбросила вверх. Крылатая ящерка часто-часто затрепыхала полупрозрачными крылышками и опустилась на голубую розетку комнатного цветка. Воздух в комнате нагрелся от тлеющих в жаровне углей. И все же Эйрис, привыкшей к южному зною, Фаранг в конце третьего месяца зимы казался холодным. Впрочем, к холоду она относилась так же равнодушно, как и к жаре.
Тилоду же после купания захотелось надеть что-нибудь теплое, и он накинул на себя длинный халат из тончайшего тайского розового мохера, за который когда-то заплатил целый золотой "дракон". Сам халат весил немногим больше уплаченной за него монеты.
Золотистое солнце, столь приятное в этот сезон, заглянуло в высокое окно, заблистав на полированных стенных панелях и синем шелке, устилающем половые циновки.
- Эйрис! - позвал он. - Как там наше вино? Еще не остыло?
- Пора идти! - сказал Тилод, делая последний глоток. - Хотел бы я знать, куда делся Санти!
- Жив! - сказала Эйрис. - Это-то я чувствую! А не могли ли его выслать вместе с тобой?
- Дети не отвечают за вину отцов! - возразил зодчий. - Да я и своей-то вины не знаю! Нет, милая, выслать его не могли! И в лагере его не было, а дом, как видишь, - не продан. А по закону, если у исчезнувшего нет наследника, имущество его распродают не позже, чем через два-три месяца! Нет, он, скорее всего, - в городе! Якшается с простонародьем!
- Тебе это неприятно?
- Да нет! Я ведь и сам не из благородных. Но предпочел бы, чтобы мой сын лучше следил за домом и меньше возился с девками на фарангских пляжах!
Эйрис пожала плечами и отправилась наверх, где осталась ее сумка, переодеться.
Тилод сбросил халат, отодвинул стенную панель, вынул шелковую рубаху с короткими рукавами, шитую по вороту серебром, и "зимние" штаны, просторные, доходящие до середины икр. Открыв вторую панель, зодчий достал кольчугу, дорогую, двухслойную, собранную из крохотных колец. Тилод, колеблясь, подержал ее в руке, а потом положил обратно.