– А куда пошло? – спросил старик, и, не дожидаясь ответа, вытер губы, поерекрестился и начал звать слугу.
– Взять саквы! В дорогу! Слышишь, бездельник. Через час мы должны быть на тракте!
Он обратился к Ласоте, затягивая ослабленный пояс.
– И тебя через час я жду, – сказал он, взяв шапку, – а теперь нужно за своими пойти и дать кличь: Великополяне, в дорогу!
В этот же день, в заморозки, которые начались к полудню, при ясном небе, все, сколько было великополян, которые сбились в группу, начали выходить из Кракова.
Воевода Калишский опередил их и короля. Шли телеги архиепископа и ксендза Сухвилка; ехали также и Наленчи в большом числе.
Дерслав спешил, и очень, но не всегда человеку удаётся так, как задумал, так и у него в этот раз. Он немало намучился в Кракове, а может, что-то нездоровое съел в дороге на постоялом дворе, достаточно, что на другой день из-за сильной боли он дальше ехать не мог и слёг в жалкой корчме. Ласота остался с ним, потому что другие стремились в Гнезно и Познань.
И так случилось, что Дерслав, стремящийся опередить короля, теперь едва надеялся его нагнать. Он не так обращал внимание на болезнь и страдание, потому что, хоть скулил от боли, презирал их, не новость это была для него, но он сетовал на то, что свидетелем всего не будет и с другими в кругу не встанет.
Через силу же двинуться было невозможно, потому что на коне усидеть не мог.
Так получилось, что в этом отдалённом от деревень, одиноком постоялом дворе назначен был отдых для королевского кортежа, о чём ни Дерслав, ни Ласота не знали. Они разместились в нём, как у себя, когда подъехали королевские венгры, которые предшествовали государю.
У одного из них конь в дороге подвернул ногу. Увидев в конюшне скакуна, который ходил под Дерславом, даже не спрашивая, чей он был, венгр схватил его.
Люди Ласоты и Дерслава бросились его отбирать. Венгры, а они превосходили числом, схватились за мечи, так что несколько человек челяли порубили, и прежде чем прибежал Ласота, те ускакали на тракт, похитив не только коня с седлом, но и попону, бочку с вином и серебряный кубок.
Не было возможности ни договориться с ними, ни остаться победителями, потому что имели вдвое больше рук, чем Наленчи.
Решительный поляк, хмельной и хладнокровный, хоть Ласота его уговаривал, ничем не мог помочь, только ругался.
– Как же думаешь прицепиться к этим мадьярам? – крикнул он Ласоте. – Слава Богу, если голову с плеч не снимут. О лошадях будешь увещевать? Смотри, как бы ты ещё кровью не заплатил.
Венгры со смехом и издевательствами уехали, и на этом закончилось. Только тогда нужно было видеть больного Дерслава, когда ему дали знать, что его любимый скакун, у которого были особенные ноги, а, несмотря на это, он нёс, как в колыбели, пропал. Он сжал оба кулака, стиснул зубы, ругался и, затем смирившись, сказал перекрестившись:
– Что значит забрать у землевладельца коня? Это только тот знает, у кого была лошадь и которую любил, как… своего ребёнка.
От потери он имел только ту выгоду, что от гнева и волнения, вместо того чтобы сильней разболеться, сразу выздоровел. Взяв у слуги коня, он тут же отправился дальше.
Тогда уже следовали за королём, который поспешно направлялся в Гнезно, а по дороге могли насмотреться и наслушаться, что венгры вытворяли в походе. Когда они прошли, не осталось после них ни целого стога сена, ни хаты, ни дома, в котором бы на их насилие и грабёж не жаловались.
Отсюда росла сильная неприязнь к королю, уже и так нелюбимого, а оттого, что при нём квартирмейстеры и урядники были малополянами, которые смотрели на шалости, ничем не помогая, не предотвращая, люди и на них возмущались.
И вместо того, чтобы это путешествие Людвика завоевало их сердца, еще больше рассердило.
Если бы так притесняли только кметов, которые в прежние времена на праве польском помнили подводы, сопровождение и преследование, не столько бы это поразило, – но доставалось и поместьям землевладельцев, и рыцарству, и духовным лицам, потому что мадьяры никого не уважали.
Таким образом, разлетались серьёзные сетования, а Дерслав, слушая их, то гневался, то радовался, потому что думал, что сторону короля мало кто тут примет.
Не следуя за Людвиком в Гнезно, Наленчи остановились в Познани, где одни делали приготовления для приёма короля, а другие из них собирались на эту мнимую коронацию в Гнезно, потому что были и такие, кто в неё верил.
Знали, что по приказу архиепископа в златоглавом гнезненском соборе был приготовлен покрытый пурпуром трон. Ходил слух, что Людвик привезёт с собой из Кракова корону Храброго.
Между тем надежды разочаровали. Несмотря на настояния архиепископа, который требовал, чтобы король в торжественной коронационной мантии воссел на трон, Людвик с улыбкой ему отвечал, что этого не сделает, дабы не ставить под сомнение свою первую коронацию.