Янко из Чарнкова усмехнулся.
– Старик мой, – сказал он, – вижу, что из вас диалектик так себе, послушайте меня. Времена были иные, простой мир таких же людей требовал, сегодня не то, что после Попелов взять наследство.
Неубеждённый Дерслав что-то пробормотал.
– Что вы имели бы против мазовецкого Зеймовита?
– Только то, – сказал Янко, – что если бы вы его хотели, он вас не захочет. Он недавно вернул Плоцк, оставили его в покое, на Людвика не пойдёт, достаточно у него дома работы.
Хозяин не настаивал.
– Казка Шчецинского сам покойный король воспитывал, – сказал он, – пан могущественный и с большим сердцем…
– Этот тоже не пойдёт против Людвика, – ответил Янко, – из родившихся в Силезии ни одного; Владислав Опольский, как и другие, тем более, что ему или Русь, или другая земля достанется без труда.
Дерслав хотел уже выдать то, о ком думали за неимением других и назвать Владислава Белого, но сдержался, опустил голову и замолчал.
Янко из Чарнкова сидел грустный. Так целый вечер они говорили о разных делах и людях, а из слов только грусть сочилась; надежд на скорое улучшение ни один из них не имел.
Все вокруг знали, что Дерслав, не желая ни в чём быть первым, не признавая себя предводителем, большей частью тайно крутился вокруг великопольских дел. Поэтому не было ничего удивительного, когда через два дня после подканцлера около полудня, в компании нескольких всадников, появился воевода Калишский, Пжедислав из Голухова, которого хотели выбросить с должности губернатора ради Оттона из Пилцы.
Могущественный пан, муж в самом расцвете сил, среди своих немалого значения, воевода Калишский, хоть не хотел потерять милости двора, всё-таки предпочитал держаться со своими и в общих делах от них не отбивался.
Он, наверное, был виноват в том, что, посмел отстаивать права Великопольши, чтобы их не уничтожали и землёй этой не пренебрегали, и король со старой королевой стали на него плохо смотреть. А так как всех слуг Казимира подозревали и заменили, ему досталась та же участь, что и другим.
Пан воевода спешился и отряхнулся от снега, собираясь поздороваться с выходящим хозяином, когда за ним приметил Янка из Чарнкова.
Он немного удивился.
– Вы знаете, или нет, – произнёс он, доставая из стремени ногу, – что со мной приключилось?
Дерслав утвердительно покачал головой.
– Значит, вы догадываетесь, зачем я к вам прибыл. Я ищу хорошего совета…
Его торжественно проводили в избу. Дерслав оказывал ему большое уважение, может, даже излишне, но у него была привычка делать себя маленьким, чувствуя, что это не так. Таким образом, лучшее сидение напротив огня дали пану воеводе, который, как бы вовсе не чувствовал того, что его сбросили с должности губернатора и отобрали у него положение и власть, весело улыбался.
– Ну, что вы на это скажете? – сказал он. – Будет у нас в Познани малополянин! Не хватает того, чтобы меня в Краков послали по своей милости, но я бы туда не поехал. Оттон из Пилцы – человек достойный, большой пан, рыцарского духа; его в самом деле жаль, потому что…
– Потому что мы его знать не хотим! – прервал Дерслав. – Ежели есть какой закон, за стороне которого мы должны стоять, то это тот, чтобы к нам чужих людей не посылали. В Великопольше только мы имеем право на власть и должности.
Пжедислав отогревал замёрзшие руки. Подали кубки для приветствия, Дерслав наливал, а, наливая, шепнул:
– Нам нужно не вдвоём, а в группе посовещаться, потому что есть, над чем.
Они поглядели друг другу в глаза, и воевода пришёл к выводу, что Янко из Чарнкова был не совсем одного мнения с хозяином.
Эта молчаливая договорённость не ускользнула от глаз подканцлера, который догадался, что великополяне замышляли что-то такое, во что вмешиваться не хотел. Вскоре под предлогом, что хочет навестить пробоща, он вышел из комнаты.
Воевода и старый Наленч остались наедине.
– Избавиться от Оттона из Пилцы – этого мало, – сказал Дерслав открыто, – мы бы рады избавиться и от власти старой бабы, и того короля, который нас не знает.
Пжедислав не показал по себе, что его слишком удивило то, что услышал; молча ждал объяснения.
– Пане воевода, – отозвался Дерслав, – нам нужно куда-нибудь съехаться и подумать о себе. Большая Деревня неудобна… усадьба у меня щуплая, а если бы люди стали сюда прибывать, это попало бы в глаза. В Познани у старой королевы есть свои, что нас подслушают и донесут.