Когда мы допивали по второй чашке, в дверь постучали, и через секунду, не дожидаясь ответа, заглянул один из охранников.
— Прошу прощения, — проговорил он. — Господин Белозёров, полковник Гольц просил вас навестить его.
— Сейчас? — спросил я.
— Так точно. Дело срочное.
Ну, дела у них тут все такие, но, раз просит, почему бы не узнать, в чём дело.
Поднявшись из-за стола, я отвесил дамам полупоклон, как бы извиняясь, что вынужден их покинуть, и отправился с солдатом.
Глава 6
Полковник Гольц оказался немолодым офицером с бледно-голубыми водянистыми глазами, коротко стриженными соломенными волосами и закрученными вверх усами — такими же, какие носил кайзер Вильгельм Третий. Форма сидела на нём так, что было очевидно: её шили на заказ, причём весьма тщательно подгоняли под фигуру. На груди гордо красовался голубой «мальтийский» крест — особая награда за заслуги перед короной.
— Господин Белозёров, — кивнул полковник, когда я вошёл. — Добрый вечер. Моя фамилия Гольц. Надеюсь, не прервал ваш ужин?
— Разве что самую малость. К счастью, чай был не так хорош, как в Китае, так что жалеть особо не о чем.
Офицер кивнул.
— К сожалению, у нас не так много средств, чтобы покупать лучшие образцы, — сказал он. — Прошу, садитесь.
Он указал на кресло и, как только я в нём расположился, занял место напротив, а не за большим письменным столом из красного дерева, над которым висел большой портрет германского императора в широкой золочёной раме.
— Мне поручено с вами поговорить, — начал Гольц, положив ногу на ногу. — Не вашим давним противником, господином Аничковым, разумеется. Генералом Штольбергом.
— Внимательно вас слушаю, полковник, — кивнул я. — Раз уж моя скромная персона вызывает такой интерес, почему бы и не побеседовать?
— Господин Аничков просветил нас относительно того, кем бы были прежде. Разумеется, у нас нашлось ваше досье, хоть и не такое полное, как хотелось бы.
— Только не пересказывайте мне мою биографию, умоляю! — улыбнулся я. — Она мне прекрасно известна.
— Разумеется, — кивнул Гольц. — Я и не собирался. Но упомянуть пару фактов придётся — чтобы вам стала ясна цель нашего разговора.
— Что ж, это я смогу пережить. Продолжайте, полковник.
— Вы занимались политическим сыском. У нас такой тоже имеется, как вы понимаете. И я тесно общаюсь с его руководством.
— Понимаю. Вербуете агентов.
— А вы этим не занимались, господин Белозёров?
— Лично — нет. Для этого существует особый отдел.
— Я к тому, что знаю, как много известно людям на должностях вроде той, какую занимали вы. И какие у них обширные связи.
— Хотите предложить мне работу, полковник?
— В общем, да. Сотрудничество.
— Я уже сотрудничаю с революционерами. Боюсь, мне будет трудно совмещать две ставки.
— Уверен, что нет. И потом, господин Аничков вам ведь не платит?
— Нет, увы.
— А триада? — осторожно спросил Гольц.
— Немного. Я в некотором роде представляю её интересы. Вернее, буду представлять, когда мы прибудем в Россию.
— Генштаб готов предложить вам десять тысяч золотых марок за согласие сотрудничать и по пять тысяч в месяц. Плюс наградные за особо ценные сведения.
Я присвистнул.
— Щедрое предложение.
Очевидно, немцы решили, что, раз я с Вождём, значит, перешёл на его сторону и готов предать родину.
— Весьма щедрое, — согласился Гольц. — И мы делаем такое далеко не каждому, уверяю.
— Не сомневаюсь. Но у меня больше нет доступа ни к каким сведениям, да и связи оборваны. В России я считаюсь погибшим. Так что вам буду совершенно бесполезен.
— Отнюдь, — качнул головой полковник. — Из человека ваших талантов и осведомлённости о внутреннем положении в стране вышел бы прекрасный агент. И даже лучше, что вас как бы не существует. Это развяжет вам руки.
— Вы хотите, чтобы я собирал какие-то конкретные сведения? — спросил я, желая узнать, что именно интересует немецкую разведку.
— Если согласитесь, то через некоторое время получите инструкции, — уклончиво ответил полковник. — Ничего опасного вам не будет предложено, уверяю.
Ну, конечно! Ещё скажи, что такого ценного сотрудника вы будете беречь, как зеницу ока.
— Генштаб не рискнёт лишиться такого кадра, как вы, господин Белозёров, — словно прочитав мои мысли, сказал Гольц.
Я его прекрасно понимал благодаря оставшемуся у меня китайскому коммутатору, а вот у полковника такого не было, поэтому мне приходилось говорить по-немецки и подбирать слова, отчего могло показаться, будто я раздумываю над предложением Гольца. Кажется, он так это и воспринял, ибо продолжил убеждать: