— Правда ведь Коряжма больше город, чем Котлас?..
Девятнадцать лет назад, когда Веселов только приехал сюда, ничего этого не было. Впрочем, глухомань его не огорчила, потому что сахалинский Долинск тоже не был большим городом. Веселов думал только про работу. Ведь он тут начинал, как он сейчас говорит, свою третью жизнь...
Алексей Евлашкин, бывший в те годы старшим мастером первой только что пущенной бумагоделательной машины, все никак не мог взять в толк, отчего такой опытный человек, как Веселов, работавший на Сахалине бригадиром, тут вдруг попросился подручным сушильщика.
— Что, другая техника? Или подзабылось что? — поинтересовался Евлашкин.
— Угадал, — коротко ответил Веселов. Человек немногословный, не мог он сказать Евлашкину о том, что хочет начать тут с самого начала, потому что комбинат новый, с большим будущим, и ему, Веселову, судя по всему, придется работать долго, может, всю жизнь, и оттого ему хочется, чтоб с самого начала она прошла на виду у людей... Все-таки что бы каждый из нас ни думал о себе, кем бы и каким бы не мнил себя — люди, те, что рядом с тобою, видят зорче и знают о тебе больше. А ведь для людей и живешь на этом белом свете...
Сахалин научил Веселова многому: горячей самоотверженности в работе, самостоятельности, умению ладить с людьми. Но там все эти качества были еще только заложены в нем. Здесь им предстояло развиться. Он по-прежнему не мог забыть Сахалин, ему до сих пор было почему-то неловко перед Иваном Козловым. И от этого чувства виноватости он с тем большим жаром брался за любое дело, даже когда оно, казалось, не имело прямого отношения к его обязанностям. Может, именно от этого у него доскональное знание машины.
Бумагоделательная машина, кто не видел ее, не может не удивить любого. Это огромное сооружение в сто с лишним метров длиной и высотой под самый потолок цеха, начиненное самыми разнообразными механизмами: попробуй угляди за всем процессом ее работы. У Веселова, как о нем говорят, талант на машину. Чуть где заминка, Веселов уже тут:
— Ну-ка, дай я взгляну.
О нем очень точно сказал начальник бумажного цеха:
— Веселов у нас директор машины.
Я наблюдал однажды, как Веселов проходил вдоль гудящей машины совсем маленький на фоне этой махины, но крепкий, решительный, сосредоточенный, и невольно подумалось, что вся она подчинена его взгляду, его воле...
Но не только оттого, что Веселов в цехе быстро освоился и проявился его «талант к машине», — он быстро пошел в гору. Вскоре был уже сеточником, подручным у Евлашкина, а потом, когда того перевели на вторую машину — стал «обером», как называли по старинке старшего мастера. Тут главное, пожалуй, было в его характере. Он не терпит суеты, с ним всегда можно поговорить по душам, потому что это не просто разговор, чтобы отвести душу, но хороший крепкий мужской разговор, от которого явная польза. Его старый приятель бригадир Наумов, с которым они здесь начинали, сказал о нем так:
— Василь Куприянович мужик не свойский, а свой. А это большая разница.
И еще преданность делу. Лет пять назад — об этом в цехе до сих пор помнят — переводили машину на синтетическую сетку. Дело это новое. Веселов собрал всех своих, и они за восемнадцать часов — в очень сжатый срок — переделали сеточный стол и запустили машину. И все эти восемнадцать часов Веселов не уходил из цеха.
— А была ли в том необходимость? Кроме вас, ведь и специалисты были, — задал я вопрос.
Он недолго молчал.
— Мне б совесть не позволила уйти в такой ответственный момент... Вообще, я думаю, мы порой много слов разных говорим. Хороших, правильных. А надо чаще нам тревожить нашу совесть.
И рассказал такой случай. Сейчас идет реконструкция в цехе. Отжила свое первая машина, на которой Веселов девятнадцать лет отработал, ставят новую. Приехала целая армия монтажников. Ставили подшипники на новые валики. Их надо ставить горячими, прогретыми, а монтажники — кувалдой загоняют. Аркадий Шекин со второй машины заметил, бросился к монтажникам:
— Да где же у вас совесть? Что это вы изголяетесь над машиной!
Я спросил Веселова:
— Ну и достучался Аркадий до совести?
Веселов грустно улыбнулся:
— Да, совесть у монтажников заговорила после того, как об этом узнал генеральный директор комбината...
Идем с Веселовым по цеху. Машину его разобрали. Уже вырисовываются контуры новой.
— Жаль старушку, — говорит он, — это сколько же она наработала.
Потом он рассказывает о том, что на новой машине выпуск бумаги увеличится, и что очень важно — каждый квадратный метр полегчает на восемь граммов.