Сидельников глаза округлил:
— Это еще что?
Мастер пояснил:
— Бригадир у нас бывший комбат... И потом в обязательствах у нас насчет чистоты и порядка тоже записано...
Было дело, срывался Сидельников. Аманьянц с Гребневым ездили даже домой к нему, с семьей говорили. Попортил он настроение бригаде, зато теперь — наравне с другими. И чуть что не заладится — опять не хватает труб или долото старое дадут, Гребнев подумает про себя: «Ладно, зато вот человеку помогли на ноги встать. А Крамаров хоть и даст больше нашего проходки, зато вот такого у него нету. А может и есть? Ну что ж, а есть, так тоже хорошо...»
Гребнев, плотный, голубоглазый, легкий и быстрый на ногу, все делает быстро: ходит скорым шагом, работает, разбирается в делах. У него веселый, легкий, общительный характер. Но бывает он и строг. Когда появляется на буровой, рабочие говорят:
— Сам пришел...
И даже кто свободен, берется за дело: бригадир не любит праздносидящих.
Вот так они простаивали однажды из-за того, что не было связи, и нашли себе занятие. Привели в порядок всю буровую — подмели, помыли, покрасили и неожиданно оказались победителями конкурса, получили премию и на нее приобрели телевизор...
При всей своей удивительной доброте, Гребнев может иногда, как он говорит, наломать дров под горячую руку, зато как потом мучается. Как-то надо было спускать инструмент, а бурильщики набились в будку и режутся в домино. Рассвирепевший бригадир не стал выбирать выражений. Больше всех досталось помощнику бурильщика Саше Ашурову. Человек характера нелегкого, сколько с ним повозились. Тут вконец разругались, и Ашуров ушел в другую бригаду.
Гребнев после этого ночь не спал.
— Может, перегнул ты, Сергеич? — укоризненно качал головой Аманьянц. — Может, извиниться надо.
— Извинюсь.
Не вернулся Ашуров. Жалко.
Прекрасное свойство характера Гребнева в том, что он способен критически осмысливать свои поступки — и хорошие, и плохие. Но как это редко бывает, чтоб бригадир обидел человека. Разве что ненароком, как в случае с Ашуровым. Недавно встретилась его жена, сказала Гребневу:
— Жалеет Сашка, что ушел из бригады. Как из семьи, говорит, ушел.
Гребнев слушает и думает про себя: плохо, мол, там Ашурову, еще придется поговорить, хоть теперь он вроде бы и не наш.
Вечером мы сидели у Александра Сергеевича Гребнева. Как раз в этот день исполнилась девятнадцатая годовщина их семейной жизни с Ниной Петровной, работавшей начальником цеха на заводе. Гребнев сидел торжественный, при всех своих многочисленных орденах и медалях. Уже вспомнили молодость, перебрали пожелтевшие фотографии. Гребнев рассказывал о делах на промысле.
— Нефть под нами большая. Старый буровик, я это нутром чую. Наука, кстати, подтверждает эту нефть. Бурим сверхглубокие скважины. А чем бурим? Оборудование у нас на три тысячи метров, а мы приспособили его на шесть тысяч.
В комнате быстро темнело. Нина Петровна зажгла свет, потом взяла аккордеон, стала играть потихоньку «Землянку», «Темную ночь». Гребнев, глядя на жену, тепло улыбнулся. За окном шли по шоссе машины, а выше них на холмах светился в небе огонек на буровой. Вспомнился разговор с начальником управления. Он тогда сказал: «У нас тут нефть на пятачке, как на донышке бочки. Но бочка эта хоть и глубока, но не бездонна. Мое мнение такое, что если б мы начали бурить здесь сверхглубокие скважины пять лет назад, давно были бы с большой нефтью».
...Гребнев прервал мои размышления, вспомнил разговор со старым фронтовым другом:
— Спасовал, говорит, комбат. Это он про то, что мы пока не вырвались в первые по министерству. А вся остановка из-за труб... Вот мы говорим, соревнование между токарями Петровым и Ивановым или там бригадой такой-то и такой. А если б вот так же соревновались между собой инженеры Иванов и Петров или там министр с министром. И чтоб какой-нибудь ответственный Иванов сказал ответственному Петрову: ну давай, мол, кто сработает лучше, чтобы были обеспечены наши буровики сверхпрочными трубами для глубокого бурения.
Нина Петровна перестала играть, вмешалась в разговор:
— Ну, ты даешь...
Гребнев совсем разгорячился:
— Нет, ты скажи мне, отчего это так получается? Бригада наша — лучшая в объединении. А какие ребята? Петро Кудрявцев — мастер из мастеров, Ивану Медведеву — цены нет. А Аманьянц Владимир Борисович? Он ведь больше на буровой бывает, чем дома. И чего мы не сделали, чтоб выйти в лучшие, как два года назад?
Нина Петровна убирала посуду со стола, сказала:
— Успокойся, тебе нельзя волноваться.
— А как же тогда жить? — спросил Гребнев и сам себе ответил: — Нет, надо волноваться и других тормошить тоже.