А жизнь складывается из работы, поездок домой после вахты, обсуждения новостей, которые «там», на земле. Потому что тут кругом болотная топь и вода, а зимой — жестокие морозы.
Жизнь шла дальше.
Тарас Балицкий, старший дизелист, женился на поварихе Марине. У них дочка, и теперь Марина опять в декретном отпуске. Тарас приехал на вахту из поселка и на все вопросы — что и как — мрачно отвечал:
— Сказала, если к маю скважину закончите, — рожу сына.
Они ж переживают все за Тараса и Марину. Свадьбу все справляли, кто был свободен от вахты. Один мастер остался с вахтой на буровой. Вместо него отплясывала на свадьбе его жена Люба.
...К Фархаду Гасанову приехал младший брат Леша. Стали вместе работать. Мастер радовался: хорошая семейственность. У них уже есть два брата — Виктор и Саша Долгошеевы. Но Фархад уехал в отпуск, женился да так дома и остался. Какая буря поднялась в бригаде. Мастер сказал:
— А если это любовь? Надо же понять человека.
— Нам во как нужен он был в бригаде.
— Но я-то остаюсь, — сказал младший Гасанов. — А там, может, и Фархад вернется. С женой.
В феврале опять событие: Тараса Балицкого принимали в партию. Рекомендацию ему давал Виктор Владимирович Турский, человек степенный, уважаемый.
...И еще прошел день, другой и третий. Пригревало все сильнее, все больше становилось дымящихся легким паром проталин на Салыме, но порода там глубоко под землей, которую они бурили, поддавалась трудно. Но они шли, не останавливаясь. Чем меньше оставалось метров до окончания бурения, тем собраннее, четче работала бригада.
Утром ли, вечером видел мастер — не спится ребятам: как там, на буровой, надо ж хорошо праздник встретить. И, все равно, хоть не их была вахта — шли помогать, если что надо. Сейчас у них был хороший такой азарт: надо сделать. Считается, что самое трудное — забурка скважины. А у них тут трудным оказалось то, что все их мысли и все, что они делали в эти дни, сконцентрировалось в одном: надо сдать эту скважину до срока и без аварий. Глядя на то, как ребята волновались, переживали, старались, не считаясь ни с чем, помочь друг другу, мастер еще и еще раз вспоминал слова давнего своего наставника: «Надо понимать человека». Он понимал их. Ходил и выбивал квартиры, устраивал детей в садик, добивался, чтоб вовремя было чистое белье и хороший обед. Переживал вместе с одним, если у того было плохо дома, пытался вникнуть в сердечные дела другого. Все вместе взятое и сделало их такими дружными, честными и упрямыми. А на Севере это так важно.
Он был на буровой, когда они прошли последние метры. Никто не кричал «ура», не бросал вверх шапок — народ в этих краях суровый. Мастер снял каску, провел по волосам и сказал:
— Все.
И, наверное, в первый раз за все эти трудные дни посмотрел на великие, уже тронутые весной снега окрест, на небо. Очень большое солнце стояло над тайгой. Оно показалось ему самым большим, какое доводилось видеть в жизни. Оттого, подумалось ему, что это была его тридцать третья скважина, пробуренная на Салыме.
Сколько еще ни ждет меня дорог — самая прекрасная в те дальние, нехоженые края. Тюмень, мое сердце, Тюмень...
1982 г.
Нетерпение
Мы проезжали через мост-герой, и директор сказал:
— У нас на Сахалине все необычно. Вот, скажем, есть в стране города-герои, а мост-герой только у нас на реке Ай. — Он неожиданно рассмеялся и продолжал: — Правда, это мы ему сами такое почетное звание присвоили... Но все равно он герой. В прошлом году во время тайфуна все мосты на реке поснесло, а наш устоял... Нет, что там ни говори, а Сахалин — это Сахалин...
Накануне в шторм тяжелая волна ударила в берег, ломая паковый лед, и, перехлестнув шоссе, чуть было не смыла два дома. Из покосившейся трубы одного из них сейчас тянуло дымком, на веревке сушилась одежда, девочка, по-русски повязанная платоч-ком, тщетно пыталась научить лопоухого щенка стоять на задних лапах; все кругом было покрыто еще не просохшим илом.
— Вам их некуда переселить?
— Ну да, попробуй оторви их от этого места, — ответил директор Петухов, повторил: — Это же Сахалин...
Часто, просыпаясь по ночам, прислушиваясь, как гудит море, как листва шумит за окном, директор думает о своей жизни: о том, сколько и как прожито, и что он в этой жизни успел сделать. Человек совестливый, он иногда додумывается до того, что вроде бы вообще в своей жизни ничего толкового не сделал, и от этого еще горше становится на душе. Тут уж совсем не до сна. Последнее время он все больше озабочен тем, что вот село их без клуба. И все чаще почему-то вспоминается ему детство. Бывало, в деревне у них говорили: «Пойдем на Савкин пруд». Этот пруд давно когда-то начал сооружать простой мужик Савва, для детишек начал копать запруду, а дальше односельчане помогали. Директор, спустя несколько лет, приехал в деревню — пруд уже высох, самого Саввы не было в живых, а то место так и звали по-старому...