Да, а в Чульмане с пятьдесят шестого. Вместе с Сорокиным начинал, Владимиром Тимофеевичем. И все съемщиком. Что делаем? Завозят вертолетом съемочную партию человек в тридцать-сорок в тайгу, ну там продовольствие, снаряжение. Потом ждем, подгонят
оленей дней через пяток. Бывает, месяц ждем. Без оленя тут ни шагу, а олени — дефицит. С Камчатки завозим. Вот и нынче переживаем: обеспечат ли? Ну, а на месте разбивают на отряды. Места дикие. Зверь какой? Медведь, россомаха. Волки? Есть. Но они на болото не ходят, боятся... А олени прибыли, и начинается главная работа. Тяжелая, что говорить, тут деньги зря не платят. Жара, гнус, маршруты по сопкам тяжелые. А шурфы копать, брать шлихи? А дождь да роса? Дрожишь не от холода, а от страха, чтоб карту не испортить...
Романтика? Как сказать? Не знаю что это, но как весна — тянет меня в тайгу и все тут. Не могу без нее. Позапрошлым летом были у меня в партии две дивчины из Старого Оскола. Техникум кончают. Тоже все про романтику вечерами гудели. Но, скажу тебе, бедовые девчата: что палатку поставить, что дров наколоть, что на веслах идти против течения. Все делали, другой парень бы не вынес. И не жаловались. Больше того — нравилось.
Он встал, коренастый, большерукий, очень сосредоточенный, сказал:
— Нынче на Алгому пойдем. Это километров пятьсот отсюда, на угле будем работать. Вы не знаете, скоро Владимир Тимофеевич вернется? Как там с оленями решается?
И все глядел в окно. Ему не сиделось на месте. Он всю жизнь на ногах.
Вот о нем-то думал в тот день в вертолете начальник экспедиции, вовращаясь с Дёса в Чульман. Выйдя из вертолета, увидел неподалеку на траве свернутую палатку, закопченное ведро, мешки с образцами. Двое заросших молодыми бородами ребят сидели тут же. Вгляделся — нет, не свои.
— Откуда, хлопцы?
— С Олимпийского месторождения, — трогая бородку и словно оправдываясь, сказал тот, что был в очках: — Пять месяцев ходили.
— Пласт?
— Нет, склонное, — отозвался другой и, помолчав, добавил: — Между прочим, девяносто процентов руды.
Сорокин ехал домой и думал о том, что, может, он был не прав утром в разговоре со своим заместителем? Может, и вправду все они заслужили по отдельному кабинету с окнами на солнце — старые бурильщики из Денисовки, прирожденный съемщик Филин, сын профессора Кравченко. И вот эти два незнакомых геолога тоже. Только почему-то они не приходят и не просят.
1981 г.
Лодейное поле
Люди в санатории знакомятся быстро, и сразу же устанавливаются простые и добрые отношения: никто ничем не связан на отдыхе...
Леонид Иванович стоял первым во главе длинной очереди за билетами на вечерний сеанс. Этим летом в Крыму стояла сильная жара. Солнце палило нещадно, пахло разогретой хвоей и розмарином. Кассир лениво копался в своем окошке-амбразуре. Очередь нервничала, готовая во всем обвинить Леонида Ивановича. От жары и волнения рубаха на спине у него взмокла и пошла темными пятнами. Проклиная все на свете, Леонид Иванович ежился от неуютности. И тогда из очереди вышел темноглазый человек и стал обмахивать Леонида Ивановича сложенной вдвое газетой, сочувственно приговаривая:
— Жарко, браток, жарко...
— Помираю от жары...
Потом, когда билеты были куплены, я спросил Леонида Ивановича:
— Вы знаете этого человека?
— А, того казаха? Знаком с ним сорок лет, а знаю три дня, — засмеялся Леонид Иванович.
— Как это?
Три дня назад они сидели вдвоем на скамейке у входа в санаторий, курили втихаря — в санатории курить категорически воспрещалось — и перемывали косточки медперсоналу, на их взгляд, излишне рьяно оберегавшему их покой. Встречались они в санатории вот уже года четыре подряд: так выходило, что приезжали в одно и то же время. Пару раз вот так же сиживали рядышком, говорили о том, о сем, в том числе и о войне. Но без подробностей, односложно: «Воевал?» — «А как же, десантник». — «А я в артиллерии». — «Да, хлебнул...» Но больше — про сегодняшнее говорили — о работе, о детях, о положении в Польше. Или, как вот сейчас, о слишком «рьяных» сестрах и нянечках.
Подошел автобус с новенькими. Леонид Иванович от природы человек общительный, поздоровавшись, просто так, от нечего делать, поинтересовался у одного: