Он остался все таким же шутником, этот его друг Савелий, как и много лет назад, когда вместе лазили за огурцами в соседский огород. Савелий продолжал:
— Помнишь нашу пожарку до войны? Сейчас у меня, брат, техника ого-го. Будь такая в те поры, может, так бы вы в Медведкове и остались.
Вместе припомнили, как в тридцатые годы один раз погорели Вершинины. Кое-как-встали на ноги, новый дом сладили (отец был плотником). А на другой год, как назло, опять пожар. Семья-то — шестеро, старшему Денису восемь лет. Смотрят — не выдюжить. Так погорельцами и уехали в Горький...
Вечером сидели у дяди Сафония Кузьмича, и тот скупо рассказывая о своем житье-бытье, все возвращался к Денису:
— Ай да молодец ты, Денис. Вот отец бы порадовался, будь жив. Сам он был столяром первостатейным. Никто лучше его не мог сладить колесо для брички, или дугу, или там бочку под капусту. А посуду какую мастерил? И вот что интересно. Помнится, один раз солонку соседская старуха Ситникова просила сделать. Ну, он ее вырезал, а не отдает, держит у себя. Бабка ему — Иван, давай, мол, солонку. А он — нет, погоди, ее ж еще лучше можно сделать, а то неказистая будет, люди спросят — кто делал? Вершинин!
Вот так. Что солонка? Ей в те поры цена-то копейка. А он во как!
Интересно б найти ту солонку, подумалось Вершинину. Да где там, сколько лет прошло.
И еще подумалось — вот, выходит, корни-то откуда. В войну, когда они уже жили в Горьком, отец работал обрубщиком в литейном цехе на автозаводе, а Денис учился в ремесленном училище, послали их троих из ремесленного в цех к станку. Не хватало токарей. Точили снаряды. Неплохо справлялись. А были у них в заначке победитовые резцы для чугуна. Денис предложил:
— Хлопцы, а ежели резцы эти применить?
— И так с нормой справляемся.
— Будем же больше давать.
Ребята ни в какую. Как это, без разрешения? Но Денис уже загорелся и остановиться не мог. В конце смены пришел мастер и за голову схватился, увидев гору деталей:
— Ну напахали!
— Так лучше ж хотели.
— Лучше — уметь надо. Чем измеряли?
Денис смущенно показал самодельную скобу — штангеля не было. Вызвали контролера из ОТК, проверили. Все по размеру. Тогда-то получил он первую в своей жизни награду — хлопчатобумажный костюм, бушлат с сияющими молоточками в петлицах... М-да, а ведь тогда Денис ничего не знал про отцовскую солонку...
Взяли отца на фронт.
— Гляди тут, — наказывал он Денису, — за старшего остаешься.
Не думал и не гадал Денис, что через три месяца придет в дом похоронка, из которой станет известно, что отец погиб на Курской дуге...
Через год, окончив училище, Денис Вершинин пришел в цех кузнечно-прессовых штампов и встал у токарно-винторезного станка. Мы с ним были в этом цехе.
— С того самого дня я тут, почитай, сорок лет. Можно сказать, не сходя с места. Впрочем, нет. Станок мой вначале вот тут стоял —в двух метрах. — Вершинин смеется. — Выходит, за все эти годы я продвинулся всего на два метра.
Но это же, конечно, шутка. Далеко в жизни продвинулся Денис Иванович Вершинин.
Казалось бы, на первый взгляд монотонная однообразная работа — ровно гудит станок, бежит сверкающая стружка. И так изо дня в день, сорок лет в одном цехе, на одном месте. Вот мы часто говорим — творческий труд, вдохновение, поиск, горение. А какое тут вдохновение, если перед тобой несколько смен подряд одна и та же деталь, и ты уже механически привычно проделываешь одни и те же отточенные до автоматизма движения. Есть, конечно, ремесло. Человек им овладел в совершенстве, он делает свое дело мастерски, добросовестно, добротно, но не больше. Суть характера Дениса Вершинина другая. Он все хочет делать лучше. И потому ему работа не в тягость.
Может, это началось с того случая, когда он, помните, победитовый резец поставил, когда в войну точил снаряды. И после что б ни принимался делать, какую б деталь ни поручали, даже самую простую, непременно думалось — а как бы быстрее, экономнее, больше? Это стало уже чертой характера, привычкой. Забывалась монотонность работы, спорилось дело.
Сразу после войны на заводе стали применять скоростное резание металла. Для него нужны были твердо-сплавные резцы, а их не хватало. Выдавали только опытным мастерам. Те стали пробовать, а дело-то новое, сразу не идет. Старый опытный токарь Владимир Иванович Ширяев первым начал. Как ни бился — не получается. А Вершинину интересно, попросил резец.
— На, бери, — сказал Ширяев.
Вершинин только было принялся, приходит инженер:
— Кто позволил?
— Я позволил, — сказал Ширяев. — Этот парнишка божьей милостью токарь, поверь мне, старику.