Капитан сам спускался из рубки, надевал брезентовые рукавицы, хватался за конец, заражался вместе со всеми:
— Ну, взяли! Пошла! Пошла!
Он тянул трос и как бы чувствовал какую-то вину свою за эту задержку. Не будь здесь такое сильное течение, каменистое ложе — он бы тут прошел, как рак пропахал бы песчаное дно...
Когда возвращались обратно из Поярково груженые, ведя перед собой две длиннющих баржи, доверху груженных углем, — две «мамы», как шутливо называл их механик — воды на перекате у Хингана было много — пришла из Буреи. И обидно стало оттого, что так намучились прошлой ночью. Ну да ничего, зато выиграли три тысячи тонн к плану. Да еще сэкономили семь часов. Недаром же вверх по Амуру суда на линии идут 137 часов, а «Павел Постышев» на двадцать часов меньше...
Команда отдыхает. Спят по каютам. Мирно полощется белье на веревке. Сморенная жарой забилась в конуру собака Вахта. Ровно постукивает дизель. Из камбуза, где хозяйничает кок Люба Якуб, пахнет чем-то очень вкусным. Проплывают мимо длинные песчаные отмели. Широкие протоки уходят в распадки между синеющих вдали сопок, с пустынных островов тянет густой запах трав. Капитан привычно вскидывает бинокль к глазам, оглядывает знакомые берега. Подошел сзади «Метеор», поравнялся, поприветствовал по рации.
— Как дела, Бондаренко?
— Живем. Видишь — грузы пятилетки.
— Ого-го. Сколько же?
— Шесть с лишним тысяч тонн.
— Это что ж — целый товарняк?
— Два железнодорожных состава.
На «Метеоре» уважительно помолчали. Потом опять:
— Механик мне требуется. Своего не отдал бы?
Бондаренко помолчал. После продолжительной паузы ответил:
— Нет. Самому нужен.
(Значительно позже, когда в полночь мы пришли и стали на рейде в Комсомольске-на-Амуре, Бондаренко, рассказывая мне свою историю, пояснил: «Кажется, я именно после разговора с «Метеором» задумался всерьез надо всем, что происходит»).
И дед, и отец Бондаренко водили суда по Амуру. Отец проводил первопроходцев в Комсомольск-на-Амуре на легендарном «Колумбе». Характера был серьезного. И сыну внушал: вода шуток не любит. И хотя Бондаренко человек, так сказать, вполне современный, он это отцовское воспринимал чуть ли не буквально. Был жестковат, неулыбчив, порой груб. Мастер он — непревзойденный. Амур наизусть знает, без лоцманской карты. Любую мель с баржей пройдет. И у него порядок в команде. Правда, часто излишне строгий. Он твердо убежден, что без этого нельзя. Десять человек на судне, на одном пятачке, нос к носу, а рейс туда и обратно — пятнадцать суток.
Еще до открытия навигации стояли в затоне на ремонте. Прислали нового механика. Невысокий, живой, скорый на ногу. Отрекомендовался:
— Федорчук Станислав Федорович. Для краткости просто Федорович.
Новый механик не то чтоб не понравился капитану — не в его характере. Вот Саша Лескин, штурман, тот всегда рядом: слушает, учится, молчит. Этот, судя по всему, молчать не станет. Веселый его нрав пришелся всем по душе. Механик крепко взялся за дело: работал весело, споро. При нем другие ожили. Расправил плечи Сергей Корниенко: при прежнем механике его-то и на палубе не было видно. В трудную минуту Федорчук поддержал тихоню матроса Александра Щеголева, и тот теперь глаз не сводит с нового механика. Перед самой навигацией Федорчук пришел к капитану:
— Просится к нам рулевым хороший парень с «Вострецова».
— Кто такой?
— Бондаренко.
— Однофамилец?
— Сын ваш, Сергей.
Капитан долго молчал: ему стало обидно, что сын ни слова не сказал ему о переходе.
— Не стоит. Скажут — родственные отношения.
Механик засмеялся:
— Я этот вопрос беру на себя.
Колебался капитан. Механик стал настойчиво убеждать. Порешили зачислить в команду. Дома капитан хмуро спросил сына:
— Что, сбегаешь с «Вострецова»?
(На «Вострецове» вторую навигацию дела не ладились).
— Ничего я не сбегаю. С Федоровичем хочу работать.
— Какой еще Федорович? — не понял капитан.
— Ну твой новый механик...
Что-то помаленьку меняется на теплоходе: становится как-то поживее, посветлее, поинтереснее. Раньше чуть что — сидят по каютам. Теперь все больше на палубе, и вокруг нового механика. Хотя, что в нем, недоумевает капитан. Но работа идет ходко. У механика любимая поговорка: «Машина любит ласку, чистоту да смазку». На других теплоходах поломки, остановки. Тут, как часы. Надо было менять клапаны, капитан уже с тоской думал, сколько времени на это уйдет, а механик сказал, как о давно решенном:
— Сделаем на ходу.