— Чем я могу помочь вам, калбатоно?
— Как вам сказать… Вы молоды, вы студент, и трудно представить, чтобы вы не ходили в библиотеку… Может, знаете такого человека, которому можно довериться… Друг мой Озо, тут такие уникальные книги, которым цены нет. Вы меня понимаете… Здесь так легко согрешить.
— Калбатоно Мариам, может быть, я смогу… только научите, а дальше я сам справлюсь.
— Нет, Озо, что вы! — всполошилась калбатони Мариам. — Нет, не думайте, что это легко. Здесь десять тысяч книг!
— Прошу вас, калбатоно Мариам.
— Нет, мой хороший, поверьте, я не для этого сказала, ей-богу, я не вас имела в виду.
— И вы мне поверьте, калбатоно Мариам. Если вы мне доверите, я буду счастлив.
— Нет и еще раз нет!
— Я справлюсь… сейчас я все равно сижу без дел… От безделья я чуть не свихнулся, калбатоно.
Я искренне предлагал свою помощь, но у меня ничего не вышло. Вначале я подумал: она мне не доверяет. Но если она просит, чтобы я привел человека, и даже поручила мне это, то почему бы не доверить мне лично? Постепенно я зажегся и всячески старался доказать ей, что для этого дела создан, что составление каталога — мечта моего детства!
— Так значит, вы с детства мечтали составлять каталоги, верно? — засмеялась калбатони Мариам.
Мне стало стыдно, и я покраснел, хотя продолжал упрямо стоять на своем — пока не переубежу ее, не уйду. Я разволновался, словно ребенок перед магазином игрушек. Мною овладело лихорадочное нетерпение.
— Хотя, может, будет для вас польза, — сказала наконец калбатони Мариам, — научитесь разбираться в книгах. Контакт с книгами много значит, тем более для молодого человека. Это, возможно, станет для вас своего рода школой. Только не решайте в спешке… Подумайте… Я не тороплюсь. Через неделю, дней через десять приходите и скажите мне о своем решении.
— Хорошо, калбатоно!
— Еще одно условие: я назначу вам стипендию.
— Что вы, калбатоно!
— По-другому не выйдет, даже не думайте…
— Калбатоно… — пытался я остановить ее.
— Довольно об этом. Еще вы должны знать заранее, что одного года вам не хватит. Подумайте, хорошенько подумайте.
— Да, калбатоно… Только денег я не возьму.
— Уговор есть уговор! Иначе я не открою вам двери библиотеки!
12
Через шесть дней из деревни пришла телеграмма от Маро-учительницы: «Анано плохо, приезжайте». Отец разнервничался и раскричался: «Не время среди зимы туда ехать, я и так по горло в делах». Он рвал и метал. Потом постепенно успокоился и сказал: «Черт с ним, завтра поеду». «Мы должны ехать непременно сегодня, — сказал я. — Этой же ночью!» Я чувствовал, что Анано или очень плохо, или… возможно… Я не скрывал предчувствий. Отец задумался, повторяя: «Не может быть, не может быть…» Он опять разволновался, искал и не находил выхода, видно, он и впрямь очень был занят. «Мы не сможем поехать вместе», — сказал он и принялся писать записки, Потом наказал мне, куда их отнести и кому передать. Он спешил, но не растерялся — привел все в порядок, разложил по местам. Засунув руки в карманы, он долго ходил взад-вперед по комнате. Потом остановился у шкафа, достал из кармана ключ, с грохотом открыл один из ящиков, выдвинул его и заглянул внутрь.
— Здесь деньги! — сказал он. — Если нужно будет, завтра же сообщу — приезжай и захвати их с собой. — Часть денег он положил в карман.
Ночью я почти не спал. В беспокойстве ходил из комнаты в комнату. Мучился, мысленно спасал Анано, возвращая ей здоровье. Поставил ее на ноги, отца отправил в город, а сам остался с ней до весны. На моих глазах растаял снег, зазеленели листья выстроившихся вдоль нашего забора тутовых деревьев — я пересчитал их: было опять одиннадцать. Анано сказала мне: «Я должна развести шелковичных червей, не стоять же деревьям напрасно». Потом я немного вздремнул, и мне приснился черный петух, восседавший на саманнике. Вытянув шею, он махал крыльями, стараясь закричать, и не мог.
На второй день отец прислал телеграмму — приезжай!
Я понял, что Анано больше нет.
Вечером я пришел на вокзал. Тот, кто ездил в ту пору кахетинским поездом, помнит, наверное, что купить билет не составляло труда: продавали столько билетов, сколько надо. Если у тебя был билет, ты мог даже повиснуть на подножке или влезть на крышу вагона — одним словом, на станции не остался бы.
Не важно, как я ехал, главное, что утром я уже был в Телави и, запахнув пальто поглубже, сидел на линейке. Я знал, что не застану Анано в живых, но сердце надеялось на что-то, не хотело до конца поверить в несчастье! Я трясся по заснеженной дороге, и, пока наша повозка не остановилась в центре деревни, лучик надежды все еще теплился в моем сердце. Ступив на землю и заглянув в глаза знакомым, я убедился окончательно: непоправимое случилось. Я словно ждал этого дня: Анано сама внушила мне, что так будет. Но то, что предсказывала Анано, произошло на удивленье скоро и по причине мне непонятной.