Первым перестал храпеть и открыл глаза Йорген Стубберуд. Некоторое время он, ни говоря ни слова, переводил взгляд с одного из стоявших в дверях товарищей на другого и, наверное, пытался понять, действительно ли они вернулись или он все еще спит и видит их во сне.
— Привет! — как ни в чем не бывало сказал ему Амундсен. — А почему "Фрама" не видно? С ним все в порядке?
Стубберуд смог лишь молча кивнуть. А потом в своих кроватях зашевелились остальные обитатели Фрамхейма, мертвая тишина слегка разрядилась громким шорохом и скрипом, и вскоре уже все девять полярников смотрели друг на друга, робко улыбаясь и совершенно не представляя, что следует говорить в таких случаях. Преструд, как и Стубберуд, растерянно хлопал глазами, но при этом еще и радовался, что теперь сможет подробно рассказать о своем собственном походе, Йохансен все еще смотрел на Амундсена с обидой, но никто из проснувшихся не решался заговорить первым. И неизвестно, сколько бы времени длилась эта немая сцена, если бы всех, как всегда, не выручил неунывающий Адольф Хенрик Линдстрем.
— Так что там с полюсом? — спросил он в той же небрежной манере, что и Руал, когда интересовался кораблем. — Были вы там или нет?
Амундсен прошел вглубь комнаты, остановился перед довольно улыбавшимся коком и хитро прищурился:
— А ты сам-то как думаешь?
Все присутствующие, включая даже Йохансена, весело расхохотались, на улице на разные голоса залаяли собаки, в небе жалобно запричитала чайка…
Глава XXVIII
Антарктида, 87® ю.ш., февраль 1912 г.
"Ужасное разочарование", — мысленно повторял Скотт собственную дневниковую запись, сделанную чуть больше двух недель назад на полюсе, и с тоской думал о том, что эти слова ни в малейшей степени не способны передать испытанные им и его спутниками чувства. Это было не разочарование и не горе, это был конец всего — безнадежный и беспросветный. Впереди было возвращение к складам, потом — в лагерь на мысе Эванс, а потом и домой, в Лондон, и в то же время впереди не было уже ничего. И все пятеро путешественников прекрасно это понимали, хотя никто так и не сказал об этом вслух.
Снег скрипел под ногами, тяжелые сани медленно ползли за впряженными в них измученными людьми. Южный полюс остался у них за спиной, и с каждым днем они все дальше уходили от этой ничем не отличавшейся от других земель Антарктиды равнины, названной именем норвежского короля. Позади остались трепетавшие на ветру два норвежских флага и один британский, позади затерялась среди снегов крошечная палатка Амундсена с подарками, которые он хотел сделать своим менее удачливым соперникам. А впереди была встреча с остальными полярниками, их разочарованные и сочувственные взгляды, их уверения, что ничего страшного не произошло, что группа Скотта все равно сделала очень много для британской науки, и это важнее всего. Первые сочувственные взгляды и фальшивые заверения, но далеко не последние — затем ему будут так же сочувствовать на корабле, в Австралии, в Лондонском географическом обществе и в университете, после каждого доклада, на каждом званном вечере… Впрочем, на званые вечера Роберта теперь вряд ли будут приглашать — хоть что-то хорошее…
А еще на него, Роберта, будет сочувственно смотреть Кэтлин. Она тоже будет говорить, что ей совершенно все равно, кто прибыл на полюс раньше, что для нее первооткрывателем самой южной точки в любом случае будет он, ее любимый муж, отец ее сына. Но при этом она будет тщательно скрывать свою радость от того, что он вернулся из полярных путешествий навсегда, что больше он не покинет ее до конца жизни, что теперь он будет вынужден жить с ней и нянчиться с Питером и с другими детьми, если они у них будут…
Еще один рывок, сани продвигаются еще немного, шуршат по насту облепленные снегом полозья. Еще на несколько футов путешественники удалились от полюса. Еще чуть-чуть приблизились к своему позору.