Роберт долго не мог осознать эту смерть и постоянно ловил себя на том, что думает о младшем брате, как о живом, что ждет встречи с ним и собирается рассказать ему что-нибудь интересное о своей службе. Потом он вспоминал, что Арчи больше нет и что встретиться им теперь уже не удастся, и не знал, как скрыть от членов своей команды накатывавшую на него боль. После смерти отца с ним такого не было: к тому, что его старые родители, скорее всего, умрут раньше него, он был хоть как-то готов — это было печально, но естественно. Арчибальд же, молодой и здоровый, никак не должен был умирать в двадцать восемь лет. Примириться с этим ни Роберт, ни его мать с сестрами не могли.
Во всех портах, где он бывал, Роберта теперь ждали толстые пачки писем — Ханна и ее дочери, особенно Кэтрин, постоянно писали ему об Арчи, о том, как им без него плохо, и о том, как ужасно сложилась его судьба. Каждый раз, сходя с корабля, Скотт с содроганием думал о том, что ему снова придется читать об их отчаянии и тоске по Арчибальду и Джону. А кроме этого — еще и жалобы на бедность, которая снова воцарилась в их семье. Сестры Скотт зарабатывали мало, и Роберт был единственным, кто мог посылать домой достаточно большие суммы, но его заработка Ханне по-прежнему едва хватало на жизнь, в том числе еще и потому, что она так и не забыла свою прошлую богатую жизнь, так и не научилась экономно расходовать деньги. Той суммы, что оставалась у Роберта от его жалования после отправки денег матери, тоже хватало только на самую скромную, если не сказать аскетическую жизнь. Он практически перестал сходить на берег во время стоянок в портах — ему нечего было там делать. Он порвал с самыми верными друзьями, которые не оставили его после банкротства его отца — их развлечения, игры в гольф и обеды в ресторанах теперь были для него недоступны. Он запретил себе даже думать о женщинах и о том, чтобы завести собственную семью — никакие родители не представили бы свою дочь нищему морскому офицеру, каким бы молодым и привлекательным он ни был. Однако самым неприятным и даже страшным для Роберта была не сама бедность, а сознание того, что он никогда не сможет из нее выбраться и ему предстоит жить в таком положении всегда, долгие годы, до самой смерти. Даже если его будут и дальше повышать в звании, даже если он станет капитаном какого-нибудь судна, основная часть его жалования все равно будет уходить на содержание матери, а потом и постаревших сестер. Что-то в его жизни может и улучшиться, что-то — наоборот, стать еще хуже, но рассчитывать на что-то принципиально новое ему, тридцатилетнему лейтенанту королевского флота, уже не стоит.
Так он и шел по улицам Лондона к скромной гостинице, где снимал на время отпуска номер, то вспоминая свое счастливое прошлое, когда он еще только мечтал о морских путешествиях, то вновь мысленно отправляясь в не сулящее ничего светлого серое будущее. Шел, не глядя по сторонам и не замечая идущих навстречу людей — пока один из оказавшихся у него на пути прохожих, присмотревшись к нему повнимательнее, вдруг не остановился на мостовой, преграждая ему дорогу.
— Мичман Скотт! — воскликнул он несколько громче, чем допускали правила вежливости, и Роберт, подняв глаза на это неожиданно возникшее перед ним препятствие, чуть слышно охнул и замер на месте, как вкопанный: на него смотрело обветренное и загорелое лицо Клемента Маркхема, лицо, которое он видел всего один раз в жизни семь лет назад, но которое отлично помнил все эти годы. — То есть, простите, теперь уже лейтенант Скотт, как я понимаю?
— Добрый день, мистер Маркхем, — с радостным изумлением проговорил Скотт, и все мрачные мысли, которым он только что так старательно предавался, мгновенно вылетели у него из головы. Он снова был восторженным юношей, только что победившим в изматывающих гонках и не верящим своей удаче, юношей, мечтающем о дальних плаваниях и великих открытиях и верящим, что знаменитый Маркхем обязательно поможет ему их совершить.
И он даже представить себе не мог, насколько близко подошел к осуществлению той юношеской мечты…
— Вы куда-то спешите? — спросил Клемент, улыбаясь случайно встреченному знакомому. — Я не надеялся вас здесь встретить, думал, придется ждать, когда у вас закончится отпуск и вы вернетесь на корабль. И вдруг такая встреча! Не сомневаюсь — это судьба!..
— Вы меня разыскивали? — еще больше удивился Роберт.
— Ну да, — с невероятно довольным видом кивнул Маркхем. — Мне нужны люди. Я собираюсь отправиться в Антарктиду, на Землю Виктории. Это будет исследовательская экспедиция, и мне очень нужны не просто умелые, но и хорошо образованные помощники. Вы хотели бы присоединиться к нам? Подготовка к путешествию займет минимум два года, так что у вас пока есть время подумать…
Перед тем, как ответить, Роберт с трудом удержался, чтобы скрыть свои чувства и не рассмеяться — неужели Маркхем действительно считает, что он будет раздумывать над таким потрясающим предложением?!
Глава VII
Антарктические воды Тихого океана, 1897 г.
Тюленья туша медленно волочилась по льду, оставляя за собой широкий красновато-бурый кровавый след. Казалось бы, тащить мокрого и скользкого морского зверя по подтаивающей от его теплой крови ледяной поверхности должно было быть легко, но в действительности каждый следующий добытый путешественниками тюлень или пингвин становился все тяжелее и для того, чтобы донести добычу до судна, им изо дня в день требовалось все больше усилий. Хотя, возможно, все дело было в том, что это они с каждым днем становились все слабее…
Молодой человек, тянувший тюленя за охватывающие его веревки, сделал очередной рывок, поскользнулся и отчаянно замахал руками, удерживая равновесие. Его напарник, подталкивавший тушу сзади, тоже остановился и, схватившись рукой за спину, медленно выпрямился. Он был старше своего спутника на семь лет, но, сгорбленный и закутанный с ног до головы в меховую одежду, казался глубоким стариком.
— Отдохни, Руал, — сказал он хриплым, но все еще достаточно бодрым голосом.
— Да не, пойдем, осталось-то всего-ничего! — замотал головой молодой человек и ткнул рукой в меховой рукавице в сторону возвышавшегося впереди вмерзшего в лед судна. До него было не больше ста метров пути по серо-белой, искрящейся на солнце ледяной равнине, местами украшенной трещинами, а местами, наоборот, вздыбившейся вверх неровными складками.
— Ну, как знаешь, коллега, тогда потащили! — согласился старший из полярников и снова всем своим весом навалился на убитого тюленя. Его младший товарищ тут же натянул веревки и, тоже согнувшись чуть ли не до земли, шагнул вперед. Ему очень льстило, когда друг называл его коллегой, хотя в глубине души он всегда помнил, что не заслуживает такого эпитета — ведь сам он, в отличие от доктора Фредерика Альберта Кука, не имел медицинского диплома, и вообще проучился на медика всего два с небольшим года. Правда, Фредерик любил подчеркивать, что главное для врача — практика, а в этом плане из штурмана Руала Амундсена получился очень даже неплохой медицинский работник: ему не раз приходилось помогать Куку, и тот всегда оставался им доволен.
Некоторое время они волокли тюленью тушу молча. Неподвижно стоявшее среди льдов судно постепенно приближалось. Вскоре Фредерик уже мог разобрать название «Бельгика» на его борту и различить так же медленно шедшую по палубе человеческую фигуру, закутанную в странное одеяние совершенно нелепого среди льдов и снегов ярко-розового цвета.
— Все, бросаем! — скомандовал Кук, отпуская тюленя и выпрямляясь. — Ближе не надо, а то у Адриена опять истерика случится!
Руал остановился и, повернувшись к туше, начал отвязывать от нее веревки. В нескольких метрах от них на льду темнел высокий холм из таких же туш, сложенных друг на друга и покрытых толстым слоем инея. Еще несколько туш пингвинов валялись без всякого порядка, то тут то там — если в первые месяцы после того, как «Бельгика» попала в ледяную ловушку, охотники пытались обращаться с добычей аккуратно и сначала закапывали ее в снег, а потом просто складывали аккуратными «штабелями», то в последнее время они практически совсем перестали заботиться о запасах, считая это бесполезным делом. Сама охота тоже давно потеряла в их глазах всякий смысл, однако раз в несколько дней они все-таки брали ружья и отправлялись на край льдины высматривать новые жертвы, хотя на вопрос, для чего они это делают, оба полярника вряд ли смогли бы теперь ответить вразумительно.