— Мой дом уже близко, — повторила я и обошла юношу.
Стыдно признаться, но когда он догнал меня и пошел рядом, сердце радостно забилось.
— Можно повернуть в другую сторону и погулять где-нибудь, где не будет посторонних глаз.
Последние слова юноша выдохнул мне в ухо, и по телу прокатилась жгучая волна. Я даже вздрогнула и как наяву ощутила прикосновение влажных губ, ласки языка и теплые ладони, скользящие по животу. Боги, мне было так стыдно, что я позволяла Ласвену увлекать себя в темные углы последние полгода! Знаю, такое недопустимо и просто ужасно, но ничего не удавалось с собой поделать. Мы не переходили грань, только целовались, обнимались. Больше ничего не было, хотя, вряд ли это оправдывало позорные желания. Страшнее всего то, что Ласвен мне только нравился, не больше, однако неудержимо хотелось чувствовать себя в объятиях мужчины, виснуть у него на шее и вдыхать терпкий запах тела. Кошмар! Наверное, я чем-то болела, раз думала о таком, но кому можно было рассказать? Матушке слишком стыдно, а сестра вновь ждала ребенка, и волновать ее не стоило.
— Так что, прогуляемся? — томно спросил Ласвен и опять ухватился за корзину, якобы случайно задев мои пальцы.
— Меня ждут дома.
Я отвернулась, чтобы не видеть его губ: приоткрытых, манящих…
— Да ладно тебе, ты ведь теперь вдова, чего бояться?
Перед глазами все еще стояло очаровательное лицо, и суть сказанного доходила медленно. Какая вдова? Я взглянула на Ласвена и удивилась, что он смотрела мне в глаза; выходит, что и говорил он про меня, но почему? Догадка кольнула в голове и стала расползаться, как холод, кусаясь и заставляя цепенеть. Мысли замерли, а сердце тяжело стукнулось о ребра. Я смотрела на юношу и ждала объяснений, но он молчал и будто удивлялся. Почему он молчал? Пусть скажет что-нибудь!
— О чем ты? — Мой голос прозвучал надрывно.
Ласвен не ответил, а я боялась расспрашивать. Грудь, руки — все внутри мелко затряслось, как дрожащая струна. Хотелось убежать, спрятаться в темном углу и ничего не знать, но ноги словно одеревенели и не двигались.
— Так Гайди же схватили на родине, — заговорил юноша, — об этом вся округа болтает, но к нам слух шел долго, скорее всего, его уже казнили.
Он продолжал что-то говорить, но все звуки исчезли. Я бестолково рассматривала его двигающиеся губы и думала, вспоминала, отделяла одно от другого и усваивала. Гайди умер — раз его схватили на родине, то в живых не оставят. Он не станет князем, не захочет развода и мы не уедем отсюда. Наша семья всю жизнь просидит в Ильмисаре, умирая от стыда перед торговыми прилавками.
— Елена, ты не знала?
Ласвен тронул меня за плечо, и негодование сменилось злостью: откуда взялся этот нахал? Зачем он явился и разрушил все грезы?! Боги… я уже чувствовала, как болит спина и растрескавшаяся кожа на руках, ведь придется выйти замуж за простолюдина и целыми днями отмывать его драные вещи. Хотя кто возьмет старую деву, умеющую только красиво сидеть за столом и жевать. Да и брат-лорд не позволит, он нас-то едва терпел, не хватало только низкородных родственников. Я вообще не выйду замуж и умру, слушая причитания матушки и поучения отца о том, как правильно лежать на смертном одре.
Не говоря ни слова, я кинулась домой. Колени казались мягкими и дрожали, меня шатало, и все вокруг выглядело ненастоящим. Горло как будто сдавили, сколько бы я ни втягивала воздух, все равно тело требовало чего-то. Закричать, расплакаться, ударить в стену — я не знала и изо всех сил расталкивала прохожих. Как же так, Боги? Я ведь думала, что не жду Гайди, не верю в его возвращение. Нет! Оказалось, что верила, потому что в душе стало пусто и тоскливо. Больше нечего ждать, нам никогда не выбраться из этого дома, из этой страны. Все кончено.
В дом я вбежала уже без корзины и принялась громко звать родителей. Собственный голос напоминал звон маленького колокольчика и впивался в уши, но замолчать не получалось — так выходил ужас. Я бегала по первому этажу, заглянула в столовую, но там никого не оказалось. На кухне Кэйа стояла над дымящейся кастрюлей, а Осберт набивал рот овощами, нарезанными для супа. Они удивленно хлопали глазами, и тут на лестнице послышались шаги.
— Что случилось? — спросил отец. — Елена, ты что, выходила из дома?
Я задыхалась от бега и не могла ничего сказать, только наблюдала, как отец спускался по ступенькам, а матушка испуганно замерла наверху.
— Папа, Гайди умер, ты знал? — Вот и все, что удалось выдавить.
Отец замер, но удивления в его глазах не было — он знал! Конечно, поэтому и запретил нам выходить на улицу. А Кэйа наверняка слышала и молчала, предательница! Я хотела крикнуть ему это в лицо, но поперхнулась воздухом. Матушка вскрикнула и зажала рот ладонью, шаль упала с ее плеч, а глаза округлились.