Ты волен вернуться или не вернуться в Париж, когда достигнешь совершеннолетия. Компания размещена по всему миру, она последует за тобой, если захочешь. Ты похож на свою мать: приключение у тебя в крови, но ты также и прирожденный бизнесмен, я прекрасно это видел. Какой бы выбор ты ни сделал, сын, я знаю, он будет правильным.
Я спрячу это письмо в нашем доме, там, где никто не сможет его случайно найти. Я дам распоряжение месье Г. забрать его в случае моего исчезновения или моей смерти. Он передаст тебе это письмо и всё, что его сопровождает, когда посчитает своевременным. Он не болтун, но достойный человек, и хорошо нас знает. Я доверяю его суждению.
Наше семейное прошлое таково, каково есть, Адриан. Я настоятельно советую тебе не терзаться им и двигаться вперед, но знаю, насколько это может быть трудно. Мы с твоей матерью были не из тех, кто отрекается, так с какой стати ждать этого от тебя?
Если вдруг ты решишь пойти по нашим стопам, ты найдешь элементы ответов в этом письме. Я предпочел бы, чтобы ты оставался в стороне от этой истории, но не может быть и речи, чтобы оставить тебя в будущем безоружным. Единственное, о чем я жалею — что бросаю тебя одного справляться со всем.
Ты справишься. Я надеюсь. Я знаю.
Я люблю тебя, мой сын.
— О, Адриан…
Маринетт дрожит. Она кладет письмо на покрывало и шмыгает носом. Похоже, она плачет.
— Мне так жаль… вас двоих. Вас троих!
Тронутый, я нежно обнимаю ее, помня о перевязанной ране у нее на спине. Она обнимает меня за шею и прижимается ко мне. Я показал ей письмо не для того, чтобы меня пожалели, но потому что не хочу больше скрывать от нее ничего из того, что со мной происходит. И потому что не знаю, что думать. Насколько я помню, отец никогда не проявлял ко мне никаких чувств. Эти признания кажутся нерешительными, почти чуждыми — и полностью выпадают из нашего последнего разговора посредством акумы…
Он говорит о Коллекционере как о недавнем деле, значит, этому письму несколько месяцев. Предвидел ли он уже тогда, что передаст мне свои воспоминания через акуму, если ему придется умереть? Или же он решил это в ту ночь, когда понял, что я тоже Носитель?
— Адриан. Ты… Ты правда уезжаешь?
Маринетт дрожит. Она с трудом сдерживает слезы.
— Да. Я узнал сегодня, во время собрания, — огорченно шепчу я.
Она сильнее сжимает объятие.
— Когда?
От того, как она подавляет рыдания, у меня горит горло и жжет глаза.
— Я договорился с Советом. Я могу остаться, пока ты не будешь вне опасности. Но не дольше.
Она коротко тонко всхлипывает, словно мой прогноз оказался хуже, чем она думала. Она с трудом сглатывает, бормочет в несколько приемов:
— Мы… мы сможем разговаривать каждый день? Хотя бы смс-ками? Пожалуйста?
Я безрадостно усмехаюсь. Перед глазами расплывается.
— Мы уже это делаем, моя Леди. Но… да. Сто раз да. Я засыплю тебя дурацкими каламбурами. И думаю, в Лондоне есть телефон. Возможно, даже вебкамеры, кто знает?
Она в свою очередь смеется, но ее смех заканчивается жалобным всхлипом. Мы инстинктивно крепче сжимаем объятие. Слезы тихо текут по моим щекам, когда я слушаю, как она плачет.
Ее рыдания усиливаются, душераздирающие. Потом она потихоньку успокаивается. Несколько минут спустя тихий вздох напоминает нам, что мы не одни в палате. Маринетт неохотно отпускает меня. Я целую ее горячий лоб, и она бледно улыбается, с сопением восстанавливая дыхание.
На столе, как всегда обернув хвост вокруг Кольца, Плагг тоже сопит, опустив уши. Серебристая струйка стекает от его единственного открытого глаза. Маринетт протягивает к нему руку, и квами медленно и неровно подлетает к нам, устроившись между нами.
— Какая слезовыжималка. Вы двое стоите друг друга, — бормочет он.
Маринетт, дрожа, гладит его. Потом прерывисто вдыхает, вытирает покрасневшие щеки и расправляет плечи.
— Что ж. Посмотрим, что он тебе оставил, да?
Я беру металлический контейнер — можно подумать, ящик сейфа — и ставлю нам на колени. Вместе мы поднимаем крышку.
Внутри мы обнаруживаем на скорую руку нарисованные и помятые карты, словно их торопливо сложили, а также несколько книг и пыльные путевые дневники. Среди них я узнаю Гримуар о Камнях Чудес, и горечь сдавливает мне горло. Несколько месяцев назад я обнаружил его в кабинете отца и под влиянием импульса украл. Но прежде чем я успел изучить его подробно, он исчез из моей школьной сумки. В итоге кто-то неизвестный вернул его в особняк, и отец тут же положил его обратно в сейф…
Любопытно, что Маринетт не выглядит сильно удивленной. Она берется за толстую книгу и пытается вытянуть ее из кучи документов.
— Это же было так очевидно, — ворчит она. — Почему я не могла понять раньше? При том, что твой отец владел Гримуаром Камней Чудес…
Собираясь помочь ей, я удивленно дергаюсь. Мой отец пришел в бешеную ярость, потеряв один из источников вдохновения, что официально послужило причиной его превращения в Коллекционера. Но Ледибаг не должна была в то время знать больше!
— Подожди… Тебе знакома эта книга?
Она краснеет, помрачнев.
— Помнишь Лилу Росси? Она хотела спрятать ее, чтобы привлечь твое внимание. Я забрала книгу сразу после того, как она избавилась от нее. Благодаря… благодаря этой книге я встретилась с Мастером Фу, Ти… моя квами познакомила меня в тот день с Хранителем.
Голос Маринетт горестно вздрагивает, когда она упоминает Тикки, не сумев даже произнести ее имя. При виде ее убитого лица я поспешно подталкиваю ее говорить дальше:
— А потом? Что он сказал?
— Что надо проверить владельцев Гримуара. То есть твою семью. Но я не могла вообразить тебя Бражником и еще меньше Носителем, — с горькой иронией произносит она. — Тогда я и начала подозревать Габриэля Агреста.
— И ты связалась с Черным Котом, чтобы провести расследование…
Я вижу, как мы в тот солнечный день бежим вдвоем по крышам. Подозрения моей Леди насчет Габриэля и его образа жизни, насчет логотипа компании, странно напоминающего стилизованную бабочку. Я удрученно вздыхаю: подумать только, мы могли решить эту ситуацию гораздо раньше!
Я помню, что был убит предположением — к несчастью, логичным, — что мой отец является нашим заклятым врагом. В тот день я совершал оплошность за оплошностью и вернул себе самообладание, только когда понял, что если мой отец был акуманизирован в Коллекционера, значит, был не Бражником, а лишь очередной жертвой.
О чем мы в то время не подумали, так это о том, что означенный Бражник мог акуманизировать сам себя, чтобы замести следы.
И ведь были все указания. Как я мог не заметить? Какой дурак!
— На следующий день после миссии Коллекционер я узнала, что ты наказан из-за исчезнувшей книги и лишен права выхода на неопределённый срок. Тогда Мастер Фу сделал копии каждой страницы Гримуара, и я отдала его твоему отцу, сказав, что это я «позаимствовала» его у тебя.
Рассказывая, Маринетт тщательно складывает путевые дневники на соседний столик. Потом берет Гримуар обеими руками, чтобы вынуть его из контейнера.
— Твой отец сказал мне, что в гравюрах он черпал вдохновение для собственных работ. А я испытывала такое облегчение, что он снова позволил тебе покидать особняк, что не захотела нервировать его дальнейшими расспросами. Однако это было…
Когда она наугад открывает Гримуар, что-то проскальзывает между страницами и, звякнув, падает ей на колени. Это крошечный фиолетовый камень в серебряной оправе, окруженный четырьмя тонкими крыльями — хрустально-прозрачными, но местами посеревшими. На камне черная закоптелая трещина, как если бы он побывал в сильном пекле.
Я издаю сдавленный стон. Маринетт выпускает из рук Гримуар, и он тяжело падает обратно в контейнер.