— Нет?!
Между нами вдруг проносится черная вспышка.
— Покажись!
Хлопает маленький взрыв. Камень ударяется в белый потолок и падает на пластиковый пол рядом с кроватью. Плагг прыгает к краю матраса, его вибриссы напряжены и дрожат.
— Я сказал: покажись!
К моему великому изумлению, он говорит теперь на китайском. Его хвост так неистово хлещет воздух, что Кольцо скатывается на покрывало. Здоровый глаз сверкает: он в ярости. Он кричит что-то еще на незнакомом языке, и если тон — яростный, угрожающий — остается прежним, одно слово кажется мне знакомым.
— Нууру!
Мой квами скорее плюется и рычит, чем говорит. Я вдруг вспоминаю, где мы и как сейчас поздно.
— Плагг, нас из-за тебя засекут!
Но он спрыгивает с кровати и кое-как подлетает к неподвижному Камню Чудес.
— Покажись!!!
Он снова ударяет брошь, которая с хрустальным, почти жалобным позвякиванием отлетает до соседней стены. Рыча, вопя неизвестно что на своем иностранном языке, Плагг, обнажив клыки, обрушивается на брошь и энергично трясет ее, как кошка могла бы трясти несчастную добычу. В ответ из нее вылетает короткая лиловая вспышка. Я тяжело вскакиваю с кровати.
— Плагг, стой! Перестань!
Боль в ноге застает меня врасплох, и я падаю, дыхание перехватывает. Прикованная к кровати, Маринетт встревоженно кричит:
— А-Адриан!
Сжав зубы, я доползаю до Плагга. Тот разворачивается на сто восемьдесят градусов и отступает ползком, сжав клыками одно из хрустальных крыльев, таща брошь за собой, его зеленый глаз полыхает яростью.
— Плагг, брось его немедленно!
Прижав уши к голове, он рычит еще сильнее, яростно хлеща хвостом.
— Если бы он сопротивлялся своему Носителю, Тикки была бы еще здесь! — выплевывает он.
— Тихо! Отдай его мне!
Но Плагг вместе с Камнем Чудес забивается в угол. Дрожа от гнева, он колотит фиолетовый камень об пол, снова и снова, не обращая внимания на звон, который тот издает. Хрустальный звук становится нестройным, раздирающим, как будто брошь готова окончательно разбиться.
— Это его вина! Нууру должен объясниться!
— Плагг, отдай мне брошь!
— Плагг! Прекрати немедленно! Иначе… — кричит у меня за спиной Маринетт.
И против всякого ожидания Плагг застывает, распахнув оба глаза, поставив уши торчком. Проследив за его одержимым взглядом, я обнаруживаю, что Маринетт сидит среди сбитых в кучу покрывал, подняв правую руку на уровне лица. На безымянный палец она надела обугленное Кольцо.
— Помнишь свои предупреждения? Насчет того, что твой Камень Чудес в слишком плохом состоянии, чтобы позволить безопасную трансформацию? Продолжай, и скоро мы узнаем, был ли ты прав!
Я вздрагиваю, в горле пересыхает.
— М-Маринетт?! Что ты…
Она бросает на меня резкий и умоляющий взгляд, а потом возвращается к Плаггу. Ее лицо становится жестче.
— Брось эту брошь. Немедленно.
Плагг рычит, однако тише.
— Ты не осмелишься, Носительница. Духу не хватит!
— После Лувра ты еще сомневаешься в этом? — она с вызовом сжимает кулак. — Плагг, трансф…
Плагг тут же выплевывает крыло, которое было у него в пасти, и я слышу, как Камень Чудес, звякнув, падает на пол. Прервавшись, Маринетт бросает на меня настойчивый взгляд, и я кидаюсь вперед, чтобы забрать брошь.
— Нет! — вопит Плагг.
Я хватаю камень — он ледяной, крылья такие легкие и такие хрупкие, что, кажется, того и гляди рассыплются на части под моими пальцами. Вырывается ослепительная вспышка в сопровождении внезапного вихря энергии — знакомая. Я чувствую, как крылья исчезают. С колотящимся сердцем я заставляю себя не закрывать глаза.
В воздухе материализуется фиолетовая бесплотная сфера. Она уплотняется и в итоге принимает форму маленького существа, которое смутно напоминает Тикки, его бархатистая кожа нежного лилового цвета. Его крылья, похожие на крылья бабочки, вздрагивают и распахиваются в воздухе, но одно из них оказывается разорванным, обугленным. С болезненным писком квами падает, не в состоянии держаться на лету. Я протягиваю руку, чтобы поймать его у самого пола.
— Я держу тебя!
Квами не реагирует. В моих ладонях он легче перышка. Задерживая дыхание, я наклоняюсь к нему.
— Н-Нууру?
Он дергается и с трудом выпрямляется, выглядя измотанным. Веки приоткрывают большие молочные глаза, едва видные зрачки, которые, дрожа, осматривают окрестности. Несколько раз он встречается взглядом со мной и Плаггом — который в такие моменты подбирается, злобно рыча, — но, похоже, не видит нас по-настоящему.
— Нууру, так тебя зовут?
Квами Мотылька садится в моей ладони, ошалелый.
— Хозяин. Хозяин Габриэль, — бормочет он растерянно и боязливо. Почти умоляюще.
Я удрученно мотаю головой.
— Нет, Нууру. Это Адриан. Адриан, сын Габриэля. Ты…
От волнения я повысил голос, и он тут же съеживается, со стоном опустив голову. Я замолкаю, молча глядя на него, крошечного и дрожащего. И у меня сами по себе вырываются слова, одновременно страшные и дарующие свободу:
— Ты теперь в безопасности. Тебе не причинят зла.
Молочные глаза Нууру слегка расширяются. Он с трудом выпрямляется. Наконец, встав, он расправляет крылья — и здоровые, и искалеченное.
— Хозяин Габриэль хочет вернуть Эмили, — шепчет он немного более встревоженно. — Хозяин Габриэль хочет обрести ту, кого он любит. Хозяин Габриэль — мой Хозяин.
Плагг перестает рычать. Прижав уши, он испускает печальный стон. Маринетт подавляет всхлип. С комом в горле я смотрю в неподвижные глаза Нууру. Но, как и его голос, они остаются как никогда невыразительными, пустыми.
Он мягко кланяется — отрешенный, отсутствующий.
— Я к вашим услугам, Хозяин Габриэль.
День + 11.
«Burn» – Madi Diaz
День + 25. 18.35
Гремит гром. В надежном укрытии под козырьком подъезда я слушаю беспрерывную песнь ливня. Пахнет дождем и перегноем. Шумный грязный город прямо за воротами внизу, и, однако, кажется очень далеким. Мой взгляд бродит по парку, который окружает клинику: посетители и больные давно убежали с аллей. Приемная у меня за спиной пуста из-за позднего часа.
Мы словно одни во всем мире. Это умиротворяет.
Я глубоко, но осторожно вдыхаю, помня о сломанных ребрах. Боль становится всё реже и реже, но всегда возникает, когда я ожидаю меньше всего.
Тихий вздох отрывает меня от созерцания. До тех пор спрятанный в складках одеяла на коленях Маринетт, Плагг только что закончил свою традиционную послеобеденную сиесту. Он зевает с риском вывихнуть челюсть, а потом бормочет:
— Нет, серьезно, вы двое. Что мы делаем снаружи в такую погоду…
Квами лениво потягивается, а Маринетт с улыбкой на губах почесывает ему голову, как он любит. Затем он подползает к ее сумочке и проскальзывает внутрь, ворча:
— Слишком сыро. Вы насмерть простудитесь.
Я вопросительно смотрю на Маринетт — из-за грозы воздух становится довольно свежим, а она еще выздоравливает. Но, свернувшись в кресле-каталке, она качает головой, чтобы успокоить меня, и подтягивает одеяло до талии.
— Я целыми днями сидела взаперти, хочу еще немного подышать. Пожалуйста!
И чтобы разом оборвать мои возражения, она достает из бумажного пакета шукет(1) и с озорным выражением бросает мне:
— Лови, Котенок!
Я протягиваю руку, хватаю лакомство на лету и тут же откусываю. Кристаллы сахара хрустят, а потом тают на языке, быстро вытесненные маслянистостью заварного теста с нежным ароматом. Я невольно испускаю восхищенный вздох. Я наивно полагал, что невозможно создать что-то лучше круассанов и макаронов Тома Дюпена. Просто я еще не пробовал его шукеты…
Маринетт очарованно смеется.
— Если б я знала, что достаточно подарить тебе сладости, чтобы ты так улыбался, я бы ограбила родительский магазин, — подтрунивает она.
Она заботливо выбирает другой шукет и с блаженным видом спокойно пробует его. Она, наконец, добилась права на дополнительную еду после операции, и ее отец-булочник немедленно принес целый ассортимент самых легких — но по-прежнему вкуснейших — сладостей из своего репертуара. Я засовываю в рот остаток шукета и с наслаждением жую, после чего наставительно замечаю: