— Мне страшно. Если бы ты знал, насколько…
Он переплетает свои пальцы с моими и сильно сжимает. Поверх складок красного шарфа он ободряюще улыбается мне:
— Потому что это важно для тебя. Уверен, всё пройдет хорошо.
Он увлекает меня ко входу в метро, уже осаждаемому гуляющими. В одежде и аксессуарах людей становится всё больше красного и черного — молчаливый признак, что мы идем в нужном направлении.
«15.35»
Лувр больше не существует. Ну, почти.
Каждый раз, когда я возвращаюсь сюда, это вызывает у меня шок. Давно разобранная Пирамида Лувра — теперь лишь воспоминание. Южный фасад снесло взрывом, и то, что осталось от Дворца, видно от Сены. Северное и Восточное крыло сильно искалечены после огненных стрел Изгнанника и обрушения всего двора Наполеона в подземный вестибюль музея. Сам Дворец по-прежнему закрыт для посетителей, поскольку невозможно гарантировать прочность оставшихся оснований.
Потери — человеческие, художественные, архитектурные — были трагичны. Пожертвования, приходящие со всего мира, позволили справиться с самыми неотложными проблемами — помочь раненым, поместить в надежное место еще нетронутые произведения искусства, обезопасить соседние здания, ослабленные катастрофой. Быстро встал вопрос о будущем площади Наполеона: уничтожить и восстановить в точности, как было, или же начать совершенно новый проект?
После долгих дебатов и всеобщего опроса остановились на идее памятника пропавшим без вести. Его вид был предметом оживленных дискуссий в течение нескольких недель. Мемориал был завершен скульптором как раз вовремя для первого Дня Памяти и будет открыт с минуты на минуту…
Залп аплодисментов вырывает меня из размышлений, и я встревоженно выпрямляюсь на сиденье. Но мэр еще не закончил свою речь. Я вздыхаю, сердце бешено колотится. Скоро моя очередь!
Не готова. Я не готова!
Я пытаюсь забыть о площади и одетой в красное и черное толпе. Прохожусь взглядом по Северному и Восточному крыльям Лувра, закрытым строительными лесами и защитными сетками, неузнаваемым. Снежный ливень дает нам короткую передышку…
Вибрация в кармане заставляет меня вздрогнуть. Незаметным и профессиональным жестом я проверяю мобильник. Сообщение от Маринетт.
«Оставь в покое свои очки. Ты великолепна, госпожа Представитель».
Маринетт все-таки пришла. Она выполнила обещание. Я сдерживаю улыбку — это было бы откровенно неуместно во время такой речи.
О, Маринетт. Снова беспокоишься обо мне.
Я невозмутимо убираю телефон и окидываю толпу внимательным взглядом. Вижу Нино, моих родителей и сестер там, где оставила их перед тем, как присоединиться к делегатам на эстраде в начале Празднования. По чистой случайности я замечаю Джулеку и Розу, которых легко узнать по волосам с фиолетовыми и красными прядями соответственно, а также Ивана с его внушительной фигурой и Милен, которую он покровительственно обнимает.
Площадь громадна, и толпа еще плотнее вокруг мемориала, пока скрытого под защитным брезентом. Я отказываюсь от попыток найти Маринетт и просто киваю в знак благодарности, тронутая ее сообщением.
Я была завалена выше крыши множеством делом — лицей, приготовления для Ассоциации Дня Памяти и ведение Ледиблога, ставшего цифровым мемориалом в интернете. Плюс общий контекст: окружающая грусть, шумиха в СМИ, снова поваливший снег, который всех нас подверг серьезному испытанию, вызывая воспоминания о прошлом годе. Несмотря на это, я хотела бы быть лучшей поддержкой для Маринетт, которая приложила столько усилий, чтобы встать на ноги в прямом и переносном смысле. Но я не уверена, что она позволила бы мне сделать больше. И сегодня ей явно нужно было побыть одной.
«Оставь меня в покое со своими речами, Алья! Не все обладают твоей способностью двигаться вперед, проклятье!»
Вот что я хотела бы тебе ответить: конечно, ты ею обладаешь, Маринетт. Конечно, обладаешь, и намного больше, чем я!
Ты пережила ужас в Лувре, как каждый из редких выживших в катастрофе. Ты едва не осталась парализованной, и ты еще вынесла последствия ранений и реабилитацию, проведенную с сумасшедшей скоростью. Парень, которого ты любишь, уехал за границу всего несколько недель спустя после того, как судьба соединила вас. Словно необходимости нагнать несколько месяцев пропущенной учебы было недостаточно, чтобы занять твое время, ты возобновила шитье и снова начинаешь баловать нас рукодельными подарками.
Более молчаливая, более замкнутая, но не менее доброжелательная. Ты постоянно даешь нам молчаливый урок упорства и мужества. Однако временами ты можешь всё еще быть такой хрупкой. Выбитая из равновесия мелочами, которые кажутся нам безобидными или абсурдными, вроде пустого места в классе, места, которое должно принадлежать ему…
Ты не рассказала мне всего, что произошло с тобой в ту ночь, Маринетт, не так ли? И это твое полное право. Возможно, как я, как Нино, ты забыла, и только странные, но слишком реалистичные сны напоминают тебе о том, что ты едва не погибла? Возможно, среди акуманизированных действительно были новые члены, от которых не осталось никаких следов? Неважно, я хочу быть рядом, Маринетт. Даже если ты не хочешь. Даже если, по причине, которую я не могу уловить, ты порой ведешь себя так, словно не заслуживаешь моей поддержки…
«Заботиться о тебе решительно непросто».
Мне вспоминается одновременно нежное и смущенное замечание Нино, и я вдруг улавливаю весь его смысл. Со мной тоже было нелегко в последнее время, и заботливость Нино частенько обостряла мое плохое настроение и желание справиться в одиночку абсолютно со всем. Я думала, это лишь вопрос гордости… Но точно так же это для меня необходимость сохранить контроль, обрести уверенность. Убедить себя, что я способна добиться своих целей без посторонней помощи, какими бы амбициозными они ни были.
И, возможно, Маринетт тоже необходимо обрести уверенность, играя в абсолютную хозяйку собственной жизни…
По толпе пробегает любопытное движение, и я осознаю, что царит еще более тяжелая тишина. Наконец, брезент, накрывавший статую, падает на землю, и появляется мемориал. С комом в горле я созерцаю двух гранитных героев, стоящих, опустившись на одно колено, с закрытыми глазами, одновременно расслабленных, но странно внимательных, словно в ожидании. Лицом к лицу, склоненные над миниатюрным изображением Парижа, положив руки на плечи друг другу, они производят впечатление, что защищают город и поддерживают друг друга.
Черный Кот. Ледибаг…
Из-за затянутого облаками неба и приближающегося вечера становится темно. Среди толпы одна за другой зажигаются свечи. Вскоре уже вся площадь сверкает тысячью маленьких искр, словно молчаливые пожелания и молитвы в адрес пропавших без вести: гражданских, военных, полицейских, пожарников и супергероев — всех вместе. После завершения церемонии свечи можно будет положить на выбор у подножия главного мемориала или рядом с уже установленными по всему периметру площади стелами, на которых написаны имена всех жертв того дня.
На глаза наворачиваются слезы — нервные слезы, которые я уже давно сдерживаю. Но я продержусь еще немного. Так надо.
На самом деле… Мы все немного супергерои, если подумать. Со всем, что мы прячем от окружающих, страхами, желаниями и сожалениями, в которых не осмеливаемся признаться — даже самим себе. Мы надеваем маску, чтобы бороться с несчастьем, а порой чтобы защитить себя от собственных забот, наших внутренних демонов, наших страхов.
Надевать маску — это хорошо. Это позволяет пробовать, иногда даже запачкать руки, двигаться вперед, снова и снова. Сопротивляться всему, проявлять упорство. А потом, когда находишь правильного человека, бывает хорошо снять маску и снова стать самим собой, пока мы еще способны на это.
Я почти уверена, что Маринетт уже нашла человека, с которым может снять маску, и который, надеюсь, отвечает ей тем же. Тем лучше для нее… Тем лучше для них обоих.
Мне делают знак, что пришла моя очередь. Я встаю и механически направляюсь к пульту на краю эстрады. Я больше не пытаюсь осматривать площадь и людей — нет сил. Я просто смотрю на свою семью: они подбадривают меня — молчаливо, шепотом или подмигиванием. Рядом с ними Нино улыбается той легкой улыбкой, которая выделяет его скулы и которая, хотя он об этом не знает, может вдохновить меня противостоять целым армиям, просто чтобы защитить его.