Я роюсь в карманах в поисках мобильника. Он выключен с утра, поскольку у Натали есть досадная склонность выслеживать мой GPS, когда она не обнаруживает меня там, где я должен быть. Деталь, которая могла бы оказаться проблемой, если бы мой телефон не дезактивировался при каждой трансформации… От этой неуместной мысли горечь сдавливает мне горло. Сжав зубы, я вставляю в телефон аккумулятор и включаю его, покорно ожидая лавину осуждающих сообщений.
Вдруг автобус сотрясает глухой грохот, он резко тормозит и его заносит. Закричавших пассажиров швыряет вперед. Я поднимаю руки и хватаюсь в последний момент, чтобы не врезаться в сиденье передо мной. Мобильник вылетает из рук и скользит под сиденьями. Я смущенно оглядываю других пассажиров, растерянных и обеспокоенных, как и я. Автобус больше не двигается, а долгую минуту спустя двери открываются, и водитель угрюмо объявляет:
— Дамы и господа, на дороге происшествие. Спасибо за терпение.
Поскольку движение, похоже, окончательно застопорилось, я предпочитаю покинуть мое место. Я нахожу, наконец, телефон под одним из сидений, беру его и, не оглядываясь, выхожу из автобуса.
Снаружи совсем темно, густо валит снег. На авеню грандиозная пробка, но источника проблемы с моего места не видно. Вдалеке слышны сирены. Вероятно, авария на одном из перекрестков впереди. С такой погодой было бы неудивительно…
Стало еще холоднее, чем когда я садился в автобус. Передернувшись, я поправляю шарф и капюшон, после чего проверяю телефон, невредимый, несмотря на полет. Естественно, я обнаруживаю уйму вызовов и сообщений от Натали — в среднем каждые десять минут, начиная с утра. Я прокручиваю список голосовых сообщений, когда одно имя привлекает мое внимание — один из самых первых звонков. Сбитый с толку, я выбираю его и с колотящимся сердцем подношу телефон к уху.
— Адриан.
От серьезного и невыразительного голоса отца у меня сжимается горло. Я подумываю, не прервать ли сообщение, но оно длится всего пятнадцать секунд. Я же могу столько продержаться, да?
— Не делай ситуацию сложнее, чем она уже есть. Я должен уехать и не оставлю тебя здесь одного.
Вздох. Молчание.
— Возвращайся. Пожалуйста.
Снова молчание, а потом сообщение обрывается. Пораженный, я опускаю мобильник. Когда он в последний раз звонил мне лично? Когда я слышал такое волнение в его голосе?
…ведь не в ту же эпоху, когда исчезла мама?
Я машинально поднимаю взгляд. Снежные хлопья блестят на фоне чернильно-черного неба. И вдруг мой блуждающий взгляд привлекает одно из них. Странной формы, оно, дрожа, устраивается наверху фонаря.
Бабочка. Белая, полупрозрачная. Как те, которых освобождает Ледибаг, когда акума очищена.
Я пораженно созерцаю снегопад новым взглядом. Снег, да. Но в вышине небо Парижа заполнено еще и бабочками. Белыми бабочками. Сотнями. Меня охватывает глухая тревога, и я инстинктивно настораживаюсь.
Это не акумы — по крайней мере, пока еще нет. Но что означает такая демонстрация сил? Что Бражник затевает?
Звонит мой телефон, и я подпрыгиваю, отвлекаясь от наблюдений. Это Натали. Я рефлекторно перемещаюсь в укрытие под воротами и отвечаю.
— А-алло?
— А! Адриан! Наконец-то, вы ответили!
Обычно такой спокойный, голос Натали невероятно пронзителен. Она испускает долгий вздох облегчения — совершенно неслыханно для нее.
— Всё в порядке? Где вы?
Продолжая наблюдать за армадой белых бабочек, я пытаюсь отвечать, как можно естественнее:
— Я уже возвращался. Мне было необходимо проветриться. Сожалею, если причинил беспокойство…
— «Беспокойство»? Вы исчезли с радаров больше, чем на восемь часов, что на вас нашло?!
Поморщившись, я отодвигаю телефон от уха. Определенно, Натали не приучила меня к подобным эмоциональным взрывам…
— Где вы? Я посылаю за вами лимузин, вы возвращаетесь немедленно.
Раздается еще один глухой грохот, гораздо ближе. Я вздрагиваю. Можно подумать… взрыв?
Бабочка на фонаре улетает, легко взмахнув крыльями. Я покидаю укрытие, чтобы проследить за ней взглядом, испытывая одновременно подозрительность и восхищение.
— Не надо, Натали, уличное движение застопорилось из-за снега. Я дойду пешком…
Вспышка. Пылающая стрела сбивает бабочку в полете и врезается в снег. Раздается гулкий голос:
— Все! Они все должны исчезнуть!
Взрыв. Надо мной. Взрывной волной меня бросает на землю.
Всё перепутывается. В ушах звенит. Люди бегут и кричат, толкают меня, убегают. Удар вырывает телефон у меня из рук. Я съеживаюсь на асфальте и жду, тяжело дыша.
Когда толкотня уменьшается, я потрясенно проверяю окрестности. Несколько других прохожих, как и я, на земле — оглушенные, ошеломленные. В небе по-прежнему растягивается гигантское огненное кольцо, в струях которого догорают бабочки. Жара такая, что еще несколько секунд идет не снег, а теплый дождь с пылью, которая запорашивает глаза.
— Исчезнуть! Уничтожить их! Всех, без исключения!
Громовой голос совсем близко. Я поспешно сажусь, готовый прыгнуть под действием адреналина. Незнакомое существо на крыше автобуса разъяренно сканирует взглядом небо. От его кожи исходит густой серый туман.
— Это конец! Конец эпохи! Никто их не заслуживает! Больше никто!
Сердце пропускает удар. Последнее нападение акумы было меньше двадцати четырех часов назад. Только не снова!
Не сейчас!
Акуманизированный встречает мой взгляд и вдруг замолкает. Он выглядит так, словно громадный тяжелый рюкзак на спине пригибает его к земле. Раскачивающейся неровной походкой он подходит к краю автобуса. Его фигура, окруженная дымом, сжимается сильнее, когда он садится на корточки и выставляет перед собой руки, словно чтобы лучше разглядеть меня кажущимися странно близорукими глазами. Он будто размышляет, а потом полные ярости глаза расширяются, медленно, безмерно.
— Ты!
Жуткая усмешка искажает его злой рот. Я готовлюсь удрать, пока он не извлек еще один огненный шар, когда он рычит, сжав зубы:
— Ты! Ты… Черный Кот!
Я в свою очередь застываю. Подчиняясь дурацкому рефлексу, я смотрю на свои посиневшие от холода руки, на анорак, на порванные при падении джинсы. Я не в костюме. Я не Черный Кот. Я Адриан.
Но тогда… Тогда откуда он знает?!
— Всё это время, всё это время ты… И ты считаешь, будто можешь всё себе позволить? Серьезно?!
Он вопит и задыхается от собственной ярости. Он подносит руку к рюкзаку, достает оттуда пергамент, который загорается сам по себе. Я сразу узнаю снаряд, который на моих глазах сбил и сжег бабочку. По мне проходит новый разряд адреналина, и я бросаюсь бежать. Даже если меня тоже обстреляют, предпочитаю, чтобы это произошло в попытке бегства!
— Повернись лицом! Встреть свою судьбу, мокрица! Предатель!
Позади меня раздается взрыв. Взрывная волна лишает меня равновесия, и я растягиваюсь на асфальте. У меня нет привычной скорости и рефлексов. Проклятье, проклятье!
— Умри! Умрите все!!!
Вдруг раздается знакомый свист, а потом громкий металлический грохот сопровождает его визг ярости. Глянув через плечо, я вижу, как акуманизированный скользит и падает с автобуса, его нога захвачена тросом, который я узнаю из тысячи. Он падает на землю — туда, где еще несколько секунд назад находился я.
Снова свист, красная вспышка. Трос укорачивается, потом снова вылетает, обматывает автобус, сжимает его. Автобус качается и вдруг падает, скребет по асфальту, таща врага к стене, в которую он врезается в облаке искр и снежных хлопьев.
Из ниоткуда появляется фигура, встает между несколькими ошеломленными гражданскими и автобусом.
— Прячьтесь, быстро!
Я издаю пораженное восклицание, узнав этот пронзительный, но властный голос. В левой руке у нее сверкает красный диск.
— Ледибаг!
Она подпрыгивает. Испуганный взгляд обращается на меня.
— А-Адриан?!
Она делает шаг ко мне.
— Ты ранен?
Автобус стонет. Вспышка. Взрыв.
Автобус отлетает на другую сторону улицы, по пути ударив ее. Несмотря на щит, ее отбрасывает на несколько метров, она прыгает на машину и падает, тяжело дыша.