Однажды к храму пришли люди. Умоляющие, голодные, жалкие. Моей первой и самой большой ошибкой было открыть им дверь.
Они вошли — вооруженные и безжалостные. Они украли всё, что было можно, остальное разрушили.
Они убили. Всех. Меня оставили умирать. Я помню крики, я помню огонь и взрывы. Я помню слезы, пепел, кровь не стенах и на снегу.
Храма больше нет. Он сгорел. Исчез.
И это моя вина…
Одна из Шкатулок раскрылась в этом хаосе, но я не уверен, что она была предназначена мне. Всё смешалось. Я взял ее с собой, как и несколько вещей, уцелевших от разбоя и пожара. И я побежал. Далеко. Долго.
Слишком юный, слишком слабый, я потерял все свои вещи, одну за другой. Некоторые по глупости, другие по легкомыслию. Иногда я продавал их тому, кто предлагал самую высокую цену. Иногда у меня их крали.
До того дня, когда у меня осталась только Шкатулка. Я едва помнил, что с ней делать. До тех пор я не решался использовать ее, слишком стыдясь своих ошибок, слишком боясь того, что она содержит.
Сегодня я снова ее открыл.
И теперь они смотрят на меня. Молчаливые, внимательные, растерянные. Они знают про храм. Они знают про меня, изгнанника, узурпатора, ничтожество. Они знают про своих родичей, исчезнувших без следа, обреченных кануть в забвение теперь, когда Шкатулкам больше некуда возвращаться.
И, однако, в их бесконечной мудрости, в их стойкости перед испытаниями, они не сдаются.
Две Звезды — тень и свет — приближаются ко мне и склоняют головы. Остальные повторяют за ними, самый светлый шепот.
— Я Тикки, а это Плагг. Мы к вашим услугам, Мастер Фу.
Вот так по ошибке, а не по выбору, и уж тем более не по заслугам, я стал Хранителем.
И сегодня я, вероятно, последний из них.
Проходят дни. Времена меняются, но эры в итоге всегда возвращаются, неустанно как времена года.
История — это петля, часы. Каждый день разный, и всё же он всегда заканчивается на одном и том же часе.
Война. Мир. Годы процветания и изобилия. Возвращение напряженности. Событие, взрывающее пороховой погреб. И потом снова война.
Мои две Звезды устали, их Армилляры тоже. Но в каждом цикле они обновляются, всегда бодрые, оптимистичные и бескорыстные. Когда я был молод, я восхищался ими, казавшимися мне такими сильными, такими мудрыми, такими преданными, каждый по-своему. Теперь, когда я старею, а они — нет, я испытываю к ним еще большее уважение. Видя насилие этого мира и низость человеческой природы, они продолжают верить.
Они могущественны, но так невинны, так просты. Их можно принять за детей, и я быстро решаю заботиться о них, как о собственных детях — я, кто не может позволить себе привязанности к другим людям.
Я следую за моими малышами и поддерживаю их, насколько возможно, в их бесконечной работе. Я молюсь за их успех, я действую в тени ради их счастья. Я тщательно выбираю для них Носителей и направляю их, однако не вмешиваясь, как и должно всегда быть. Единственный выживший из храма, наследник дела Хранителя по необходимости, а не по предназначению, я должен быть безукоризненным.
Моя вера сильна, но мое образование остается недостаточным. К несчастью, однажды во время одного из очень плохих промежутков я снова нарушаю свою клятву, чтобы их защитить. Я, кто должен был оставаться простым наблюдателем, я в свою очередь становлюсь Носителем — по необходимости, а не по достоинству. Однако я хватаюсь за возможность, жадный до знаний и умений, которые собираю во время своих странствий. Из-за ужасной ошибки я уже потерял два Армилляра и поклялся себе, что больше этого не повторится.
Проходит время. Я брожу по Земле и останавливаюсь на несколько лет, иногда даже на несколько десятилетий, ведомый врожденным таинственным чувством, которое, похоже, живет в Шкатулке. Я повсюду в своей тарелке, но нигде на самом деле не чувствую себя дома.
И когда один из моих маленьких спутников возвращается ко мне со своим камнем в лапках, с грустным потухшим взглядом, у меня тоже тяжело на сердце. Поскольку я знаю, если один Носитель умирает, обычно другие рано или поздно следуют за ним.
Мои маленькие подопечные незыблемы и вечны. Но не их Носители — смертные, уязвимые. Люди. Способные ошибаться.
Я остаюсь в стороне. Я старею и слабею — медленно, но неумолимо. Я продолжаю жить, вопреки всему, одаренный необычайным долголетием, благодаря Камню Чудес Черепахи. В качестве Хранителя я обречен жить, пока Шкатулка не решит закрыться навсегда и исчезнуть. Вот только она не полна после исчезновения Павлина и Мотылька: вероятно, она никогда не сможет уйти на покой.
Несмотря на два века поисков и собранных знаний, я не знаю, как это закончится. Я об этом вовсе не думаю.
День -?
Мои две Звезды здесь.
Удача и Неудача, Счастье и Несчастье. Свет и Тьма. На этот раз они вернулись одновременно вместе с тремя своими Армиллярами, что не оставляет у меня сомнений насчет трагической судьбы их Носителей.
Она и Серьги Зенита. Слезы в глазах.
— Нью-Йорк. Мы ничего не смогли сделать, Мастер.
Он и Кольцо Надира. Опущенная голова, повисшие усы.
— Я не хочу больше терять Котят. Пожалуйста, Мастер. Дайте нам немного времени.
— Да, хотя бы несколько лет!
Их братья позади них молчат, но смотрят умоляюще. Они устали, даже истощены. Я знаю. Я чувствую. Около двух веков их Носители сменяют друг друга, сражаются и умирают, погружаются в небытие. Но Звезды и их Армилляры не забывают никогда. Это то, что делает их сильными, это то, что мотивирует их превзойти себя, направлять, любить и заботиться о своем Носителе в каждом новом цикле.
Но сегодня это то, что их подавляет. Мне не хватает духа назначить им сейчас новых Носителей.
Мир в плохом состоянии. Но тем хуже.
— Хорошо.
Мои две Звезды возвращаются в Шкатулку, рядом с квами Армиллярами. Я взглядом спрашиваю того, кто остается бодрствующим, того, кто является столь же моим наставником, сколь и моим квами, столь же моим учителем, как и моим сыном. Он тоже устал. Подобные ему существа, сколь бы могущественны они ни были, не созданы, чтобы без отдыха пересекать десятилетия, не страдая от этого.
Однако Вайзз улыбается мне, кивает и закрывает Шкатулку.
— Нет, Мастер. Я остаюсь с вами.
Проходит несколько лет. Мир продолжает существовать в мерзостях, как и во вспышках красоты и человечности. На заре третьего западного тысячелетия Шкатулка привела меня во Францию, в Париж — и осталась молчаливой. Неподвижной.
В покое проходит еще несколько лет. Привыкший к долгим путешествиям, я ловлю себя на том, что заново открываю мир за одним и тем же окном, день за днем.
До тех пор, пока не объявляется один из Армилляров, которые я считал потерянными навсегда. Я, наконец, чувствую его, моего малыша. Где-то, вне моей досягаемости. Могущественный, но в плохих руках, страдающий. Задыхающийся от злой ауры своего Носителя.
Мотылек.
Я жажду вмешаться… но я постарел, ослабел. И страдание моего Армилляра делает меня пристрастным. Я знаю, что это заставит меня совершать ошибки, если я лично устремлюсь в битву.
Я чувствую, что для меня — Хранителя-узурпатора и изгнанника — настало время искупить ошибки, исправить то, что еще можно. Как всегда, я решаю избрать юных Носителей, чье невинное мировоззрение еще не пошатнулось (или хуже того — извратилось) под влиянием огорчений и ответственности взрослого мира.
Я снова открываю Шкатулку. Мои две Звезды просыпаются первыми.
Пролетают недели в ритме того, что люди теперь называют нападениями акум. А ведь прежде стать Чемпионом Мотылька было честью, даруемой в полнейшей тайне. Его избранные были призваны творить добро и заботиться о многих…
Но сегодня они лишь гражданские, трансформированные против воли, попавшие в ловушку своих негативных эмоций, лишенные свободы. Марионетки, которые Бражник использует, не заботясь о зле, которое они творят или претерпевают.
Между атаками Бражник зондирует город в поисках мощных эмоций и чувствительных душ, которые можно контролировать. Порой ночами он бродит на краю моего сознания, привлеченный старыми угрызениями совести, когда я бываю неосторожен и почти выдаю ему свое присутствие.