— Что здесь происходит? — строго спросил он Скотта. — Почему ты бьешь его?
— Я бью вора, — спокойно объяснил тот. — Он подкрался и хотел ограбить нас.
Китаец стоял на четвереньках и стонал.
— Четыресот юань… воух… последний сена… оух…
— Ну что ты будешь делать с этим ведьмаком! — невесть кому пожаловался странник, разводя руками. — Ладно. Так и быть. Отдам я тебе коготь.
Китаец перестал охать и возопил от радости.
— Только приходи завтра вечером. А сейчас уходи. И чтобы я тебя не видел до захода солнца.
— Как я найти тебя на вечер? — расстроился китаец.
— Как сейчас нашел, так и завтра найдешь, — отрезал Крестоносец, снова заворачиваясь в свою дерюжку и укладываясь на землю.
Колдун растворился в темноте. Раб Божий Федор, засыпая, бормотал:
— Так и искушают, нехристи, так и вводят во грех…
Днем на пути у них встал городишко. Странник посетил местный базар, выгреб из карманов несколько медяков и купил искусную подделку под собственный трофей. Весьма похоже. Продавец, длинный костлявый парень, нахваливая товар, приписал фальшивому когтю свойства едва ли не волшебной палочки. Особо упирал на то, что им можно заговаривать больные зубы и завоевывать расположение женщин.
На закате явился колдун и потребовал обещанного, звеня мешочком с юанями. Крестоносец отвергнул мешочек и молча сунул в руки китайцу лжекоготь. Колдун извергнул благодарственные словоизлияния и, упрятав приобретение под одеждой, скрылся.
До Великой китайской стены оставалось полтысячи километров.
— Есть ли у тебя профессия? — спросил Крестоносец.
— Я летчик, — ответил Скотт Сандерс, гражданин Урантии, перебежчик. — Мой прадед тоже был летчик. Воевал в последней войне.
— Ты знал его?
— Нет, читал его дневник. После войны он жил в психиатрической лечебнице. Когда он вышел оттуда, поселился в общине католиков.
— Он верил в Бога?
— Я не знаю, что такое верить в Бога. В его дневнике это слово встречается часто. Это и есть — «верить»?
— Может быть. О чем там написано?
— Этот дневник секретный, он прятал его от всех. Он должен был хранить военную тайну. — Скотт помолчал немного. — Он был один из двух летчиков, которые должны были сбросить атомные бомбы на русских.
— Твой прадед — тот, которому удалось спастись?
— Да. Он выпрыгнул с парашютом, когда самолет стал неуправляем.
— А почему самолет стал неуправляем, он написал?
— Он слышал гул. Это было похоже на звон, идущий из-под воды. Ему стало казаться, что это похоронный звон над его могилой. Он сильно испугался. Самолет стал терять скорость. У моего деда не было связи со вторым летчиком, он только потом узнал, что у второго, наверное, было то же самое. Они повернули почти одновременно, хотя не видели друг друга. Потом самолет начал падать. Отказало управление. Мой прадед увидел взрыв, когда падал на парашюте. После этого он попал в психиатрическую лечебницу. Его фамилия была Коулмен. Джейсон Коулмен.
После паузы Скотт добавил:
— У Джейсона Коулмена было двое детей. Недавно я видел моего брата. Я давно хотел встретиться с ним. Но он мне не понравился. Теперь он умер. Из-за меня. Я не хотел, чтобы он умер. Просто я ненавижу своих хозяев.
— А кто твои хозяева?
— Избранный народ. Я отомстил им за то, что они скрывают правду и угнетают мою расу. Я сам недавно узнал о себе. Мне рассказали другие люди. Теперь я не могу вернуться в свою страну.
— У тебя там кто-нибудь остался?
— Никого.
Толстый китаец-даос, заполучив коготь Зверя, продал велосипед и сел на поезд до Шанхая. Там у него был свой дом с кухаркой, жильцом и время от времени сменяющими друг дружку «усладами ночи» шестнадцати-семнадцати лет. Последнюю «усладу» он спровадил перед отъездом, кухарка не обязана была кормить жильца, поэтому тоже отсутствовала. Сам жилец еще почивал, и никто не мог помешать Тян Чжао в одиночестве насладиться созерцанием Когтя. Это приобретение значительно повышало его статус среди колдунов и знахарей провинции Цзяньсу, а то и всей Поднебесной. Вероятно, теперь он сможет ограничить круг клиентов богатой знатью и больше не пускать на порог весь тот сброд, который до сих пор приносил ему основной доход. Возможно, новое положение позволит ему опустить планку возраста «услад ночи», и провожать в царство сна его будут четырнадцатилетние нежные девочки-тростинки с грудями, похожими на бархатистые абрикосы…
В таких мечтаниях Тян Чжао провел большую часть утра, пока на пороге комнаты, зевая, не появился жилец в халате и меховых тапочках.