— Истребителя трехголовых змеев? — натянуто улыбнулся молодой.
— Твое тело, руки и голова жаждут действия. Дай им это. Не отказывайся от себя.
— Вы предлагаете мне стать сказочным героем?
— Почему бы тебе им не стать? Многие об этом мечтают. Хотя, может, и не признаются себе. Но это просто — всего лишь выбрать нужную дорогу и идти по ней до конца. «Иго Мое легко» — ты помнишь?
Молодой поднял голову, глядя в небо. В ответе не было надобности. Он и сам уже решил вернуться. Только пока еще не сказал никому об этом.
В небе висело два солнца. Одно побольше, другое поменьше и не такое яркое. Постояв немного на месте, второе начало двигаться, приближаясь к земле.
Старик положил ладонь на руку молодого, который хотел было вскочить.
— Не вспугни ее.
— Что? — Молодой растерянно оглянулся на старика.
Над берегом, над речкой, смешиваясь с прозрачной дымкой, поплыл колокольный звон. Зверушка в траве остановилась, словно прислушиваясь, затем развернулась и пошагала в другую сторону, прочь от воды. Маленькое солнце тоже замерло на мгновенье. Оба человека, старый и молодой, поднялись с земли и пошли на зов. Огненный клубок в небе медленно потек вместе с рекой неведомо куда.
Часть I. Академия
ГЛАВА 1
Государь-император Михаил Владимирович был некрасив лицом, но это редко кто замечал. Недостаток он совершенно восполнял ясностью острого взгляда, умением жестом, позой, поворотом головы сказать более, чем словом, наконец, крепкой статью пятидесятилетнего мужчины, еще полного сил и готовности отдавать себя другим. Может быть, эта готовность и делала его хорошим самодержцем — более, чем что другое. И именно за нее можно было бы простить государю ошибки нынешнего царствования — если бы они были. Но в том-то и дело, что их не наблюдалось. Ни в верхах, при дворе и столичных салонах, ни в низах, у простолюдья, не находили, в чем упрекнуть нынешнего хозяина Белоземья. Разве что на окраинах, скученные китайцы, высокомерные ляхи, горячие, но ленивые турки силились изобрести жалобы на высочайшее имя — только ничего путного не выходило.
Получается просто идеальное какое-то царствование, размышлял Мурманцев, лежа в постели и глядя на портрет государя в полный рост. Портрет был небольшой, домашний и по ошибке повешен в спальне, вместо гостиной. Мурманцев не стал исправлять ошибку. Ему нравилось просыпаться под пристальным взглядом высочайшего куратора Императорской Рыцарской Белой Гвардии Академии. Этот взгляд как будто намекал на то, что недавнее прошение будет удовлетворено полностью и в самом скором времени. Государь запечатлен в парадном мундире Белой Гвардии — белоснежные китель и брюки, высокая белая фуражка с черным околышем, белые перчатки. Все из особой пылеотталкивающей ткани, чтобы не щеголять случайными пятнами грязи. Академия Белых Одежд — так ее называли вне стен. А внутри стен — Кадетский монастырь, еще с тех лет, когда академия была кадетским корпусом и увлекалась Лесковым.
Мурманцев повернул голову к спящей рядом жене. Осторожно убрал локон, упавший на румяную от сна щеку. Будить не стал — рано. Успеет еще навставаться на рассвете. Сейчас — отпуск, медовый месяц, приволье.
Так вот, об идеальном царствовании. Затишье — предвестник грозы. Обманчивое спокойствие вспухает изнутри хаосом бури, завываньем ветров. Сколько продлится эта безмятежная тишина?
Негромко хлопнула внизу дверь, шаркнули шаги. Полина, горничная, пришла ставить чайник, варить кофе для хозяина и чай для хозяйки. Завтрак принесут позже — из пансионной ресторации. Супруги сразу, как приехали, договорились, что столоваться будут отдельно, у себя. Зачем двоим светское общество в медовый месяц?
Мурманцев хотел уже вставать, как услышал стук. В дверь дома барабанили — негромко, но нетерпеливо, настойчиво. Что за пожар с утра пораньше, удивился он, накидывая шелковый халат и выходя из спальни. Стаси не проснулась — только перекатилась на опустевшую мужнюю половину, зарылась лицом в подушку.
Полина впустила торопыжку. Спускаясь по деревянной лестнице, Мурманцев слышал приглушенное «бу-бу-бу». Голос был незнаком. В интонациях, опять же, нетерпение.