Последнее слово едва можно было расслышать за громогласным всхлипом. Движения ее рук снова ускорились. Инстинктивно я потянулся к ней, но не знал, как прикоснуться: вся ладонь была окровавлена.
Она сказала: «Сама виновата». Что-то внутри меня сжалось.
— Четыре с половиной секунды, — сказал я.
— Что?
— Ты полностью протираешь поверхность руки за четыре с половиной секунды.
— Что?
— Четыре с половиной секунды, умноженные на две руки: девять секунд, — я заговорил громче, быстрее. — Ты провела здесь сорок минут — две тысячи четыреста секунд. Этого времени хватит на то, чтобы полностью вымыть руки двести шестьдесят раз. Они чистые.
Ее лицо болезненно напряглось. Я знал этот взгляд. Она смотрела на прутья клетки, обступившей ее со всех сторон.
— Поверь мне, — убеждал я. — Если ты сейчас не можешь поверить себе, поверь мне. Хотя бы сейчас.
Ничего. Только шорох щетки и плеск воды в раковине. Постепенно движения ее рук стали замедляться и замедляться, пока наконец щетка не стукнулась о керамику раковины, когда Ингрид выронила ее из пальцев. С бешено колотящимся в груди сердцем я протянул руку и выключил кран.
Она залезла в карман, извлекла бутылочку йода и ватный тампон и обработала ссадины на руках. Аккуратными, деловыми, отработанными движениями. Она даже не вздрогнула, хотя вся дрожала: по ее телу проходила высокочастотная вибрация, ее персональное землетрясение.
Она схватила перчатки, начисто вытерла раковину от крови бумажным полотенцем и, не говоря ни слова, быстро вышла из туалета.
Солнце светило болезненно ярко, когда я открыл дверь пожарного хода. Я знал все входы и выходы из школы, знал, где установлена сигнализация, а где нет, — мои маленькие кроличьи лазейки. Звонок прозвенел семь минут назад, но мне нужно было поговорить с Бел, и я знал, где ее найти. Я опустил голову, прячась от октябрьского ветра, и двинулся к школьной стене.
— Где тебя черти носят? — спросила Бел, когда я вышел к нашему тайному местечку под дубами. — Я так боялась, что с тобой что-то случилось.
Там, где она мерила шагами землю, осталась дорожка примятых красно-бурых листьев, втоптанных в грязь. Костяшки ее правой руки распухли, и она даже умудрилась повредить кору ближайшего дерева.
Это единственный страх Бел: что со мной что-нибудь случится.
— Что-то случилось, — сказал я. Я до сих пор не пришел в себя.
— Что?
— У меня появился друг.
Прошла неделя, когда в окно аудитории во время переклички влетел бумажный самолетик. На нем был написан номер страницы и последовательность ссылок на слова. И подпись:
Я встретился с ней на задних ступеньках раздевалки, как она и писала. Это место было одним из сотни, где можно спрятаться от посторонних глаз в такой старой школе, как наша. Было холодно и серо, но дождь был легким, как брызги с моря. Она снова надела перчатки и пристально вглядывалась в город.
— Мой отец, — сказала она.
Это было первое, что она произнесла: ни «привет», ничего. Она просто продолжила наш последний разговор с того места, где он оборвался.
— Я боюсь своего отца.
— Да, — сказал я, присаживаясь рядом с ней. — Я знаю, о чем ты.
СЕЙЧАС
— Что тебе на самом деле известно о своем отце?
Дыхательный аппарат шелестит и пищит, пронося подключенную к нему женщину от одного вздоха к следующему, от одного удара сердца к следующему, прокладывая мостик через пропасть, о которой я не хочу думать.
Мой взгляд скользит по пластиковой трубке и упирается в маску на мамином лице. Ресницы, покоящиеся на ее щеках, еще хранят следы нанесенной с утра туши; длинные локоны рассыпаны по подушке; от мамы отходят проводки и трубки, подавая воздух, воду и плазму, забирая мочу и показатели. Трудно понять, где заканчивается она и начинается аппаратура. С каждым вдохом происходит заминка, пока аппарат перезагружается: на долю секунды кажется, что машина остановилась, что время вообще остановилось
…часы камеры видеонаблюдения замирают на два полных удара сердца: 10:58:17:00…
но потом в аппарате снова начинается писк, шелест, возобновляя ее зациклившийся анабиоз. Ничто не предопределено, все по-прежнему в подвешенном состоянии — рука в покере, ожидающая последней карты, уравнение со свободной переменной.
— Питер? — зовет Фрэнки.
Судя по голосу, уже не в первый раз.
— Простите, что?
— Я спрашиваю, что тебе на самом деле известно о своем отце?