А где Джин Грей?
Концепция телепатии меня пугает.
Мое лицо горит огнем, и слезы унижения текут по щекам.
— Да, — говорит она, и ее голос немного срывается, как будто она тоже на грани слез. — Прости.
Я отворачиваюсь, и присоски на виске тянут обожженную кожу.
— П-п-п-пыт… — начинаю я.
— Тебя никто не пытает, Питер, — чуть ли не упрекает Рита.
А чертовски на это похоже.
У Ингрид вид не менее болезненный, чем у меня.
— Понимаю, тебе больно, — говорит она. — И мне правда жаль. Я знаю, как это больно. Но нам пришлось так поступить. У тебя начиналась паника, а с тобой невозможно общаться, когда у тебя паника. Твой пульс был на отметке двести двадцать, ты был неуправляем. Пришлось дать тебе разряд тока, чтобы остановить это и я могла прочитать тебя. Понимаешь? Мне жаль, но другого варианта не было. Мы должны найти Бел.
Каждое слово сочится искренностью. Или мне это кажется. Я поднимаю на нее отяжелевшие глаза и думаю одно слово.
Почему?
Ингрид сглатывает, прежде чем ответить. Она переводит взгляд на меня, на Риту.
— Ты сам знаешь ответ.
И я знаю: безликий человек в пыльном черном костюме с мясистыми ладонями, застывший ужас узнавания на мамином лице на видеозаписи из музея.
Волк.
Папа. Я боюсь своего отца.
— Знаю, Питти. Я тоже.
Я опускаю глаза. Красные браслеты ссадин обвивают мои запястья там, где я вырывался из пластиковых стяжек.
Смотри, слушай, думай. Видишь, что они со мной сделали.
Нам пришлось.
Но вдруг они говорят правду? Могу ли я по-прежнему доверять Ингрид? Надежда разгорается в груди. Могу ли я по-прежнему считать ее своим другом?
Когда эта мысль приходит мне в голову, клянусь, я замечаю, как отпрянула Ингрид. На секунду маска соскальзывает с нее, и я вижу ее такой, как в школе, в отражении зеркала женского туалета. Испуганной, уязвимой и израненной.
Нет. Она мне не подруга. И эти люди мне не друзья. Они проявили свою истинную натуру, связав мне руки, напялив мешок на голову и подключив к моему черепу гребаный аккумулятор. Когда Бел сказала мне бежать, она не имела в виду бежать от папы — она имела в виду бежать от них.
Рита подходит к Ингрид и встает рядом с ней.
— Питер, — повторяет она, — скажи нам, где Анабель. Куда бы она направилась, если бы испугалась?
Белла. Им нужна Бел. Воображение рисует красные кирпичи и красные листья. Я слышу голос сестры: «Я так боялась, что с тобой что-то случилось».
— Есть! — Ингрид подается вперед. — Есть. Где это? Что это за место, Питер? Где вы встречались с ней?
Черт! Я лихорадочно выталкиваю эти мысли из головы. Я думаю о слонах, о хулахупах, о вкусе соли и уксуса, о комках земли, о… Мне нужно отвлечься…
Считай.
1; 1,414213; 1,732050; 2; 2,236…
Во рту кислый привкус. Уже начиная считать, я понимаю, что не могу делать этого вечно. Я чувствую, как информация о нашем с ней тайном месте бьется о клетку моего разума так же сильно, как моя паника.
2,449…
— Что-то промелькнуло на секунду, — говорит Ингрид Рите. — Но я не успела. Теперь он вычисляет квадратные корни.
Рита молчит, выражая непонимание.
— Из целых чисел, — поясняет Ингрид, — до шести знаков после запятой.
— У нас нет на это времени, — фыркает Рита. Она снова подходит ко мне сзади, повышая голос, как будто говорит под запись. — Сейчас я введу еще одну дозу.
— Питер, хватит, — умоляет меня Ингрид. — Прекрати, ты же не можешь продолжать вечно.
2,828427; 3…
— Прошу тебя. — В ее глазах стоят слезы. — Если ты не остановишься, мы будем давать тебе разряд снова и снова, пока ты не перестанешь сопротивляться. Пока ты не разучишься считать.
— 3,162277.
Я рычу, даже мысленно. Я не отдам ей Беллу.
— Питти, — шепчет Ингрид.
Голос Риты из-за моей спины отрубает, как будто лязгает ящик в морге:
— Четвертая доза.
Мир становится белым. Я так сильно сжимаю зубы, что слышу хруст и чувствую, как они ломаются. Цифры в моей голове рассыпаются в прах. Я ничего не вижу и не слышу. Я плююсь, лепечу что-то, хочу закричать, но получается лишь тихонько стонать. Я с силой впиваюсь пальцами в рейки под коечным каркасом, и завиток тончайшей фанерной проклейки остается в моей ладони. На одну короткую блаженную секунду в голове становится пусто, но затем ее заполняют красные кляксы, как кровь, сочащаяся сквозь бинты. Я пытаюсь задвинуть их назад, но не могу, я устал. Красное. Красные листья. Красные кирпичи. Я берусь за цифры, чтобы прогнать образ, но не могу вспомнить ни одной. Лес за северо-западным углом школы. Моей школы. Там мы с Бел встречаемся, когда что-то идет не так.