— Последнюю неделю, — начал он, и лицо его помрачнело, — вы так себя вели, что я мог бы забыть… — он заколебался, — но я никогда не забывал о корзинах, которые вы мне присылали, когда я жил в Кембридже (Гарварде — прим. пер.).
Она потупилась, вспыхнув от смущения. Он не забыл.
— Господи, как это было глупо! Посылать вам, эти корзины, как будто вам нужно было, чтобы я помогла вам продуктами.
— Нужно.
От этого слова сердце у нее в груди замерло.
— Вы избавили меня от необходимости воровать в те первые месяцы, когда у меня не было денег.
— Не могу себе представить вас не имеющим денег.
— А вы представьте. Вы бы посмотрели, в каком доме я жил!
— Ах, но ведь я знаю, где вы жили! — Грейсон изумленно посмотрел на нее.
— О чем вы говорите?
Она тут же выругала себя за то, что заговорила о своем единственном посещении Кембриджа много лет назад. Она всячески старалась не вспоминать о той ночи, когда она проскользнула в эту отвратительную мансарду и увидела его. Увидела его красоту, четкие очертания его тела в объятиях чужой женщины.
Потрясенная и униженная, она тогда молча попятилась. И в довершение ко всему на следующее утро она узнала, что сольный дебют будет играть Меган Робертсон.
На первом же пароходе, отплывающем из бостонской гавани, Софи уехала в Европу, подписав документы, предоставляющие ее отцу право вести ее дела.
— Ни о чем, — буркнула ома, поправляя юбки, чтобы было чем занять руки. — Просто я как-то раз оказалась в тех местах.
— Господи! Когда же это? — Он отодвинулся.
— Перед отъездом в Европу, — беспечно ответила она. Хотя никакой беспечности не ощущала. Если бы он тогда оказался один, ее жизнь сложилась бы совсем иначе.
— Я всегда удивлялся, почему вы не простились. Эти слова удивили ее, потому что она пошла к нему вовсе не затем, чтобы проститься. Отправляясь к нему, она еще не знала, как плохо все обернется.
Но он вдруг широко улыбнулся, от чего стал невероятно похож на напроказившего мальчишку. Софи видела, что он чем-то страшно доволен, но не знала причины.
— Я знал, что сильно ошибся в вас, — удовлетворенно произнес он.
Радость его была заразительна. И тот ночной визит вдруг канул в прошлое. Софи передалась его радость, и она почувствовала, как старая связь снова возникла между ними. И прежде чем она успела сообразить, что делает, она бросила в него горсткой снега.
Улыбка сошла с его лица, сменившись сосредоточенным выражением.
— Сейчас я вас поцелую, Софи. — «Скажи ему „нет“. Уходи. Беги со всех ног!» Она вцепилась пальцами в лацканы его пальто, запорошенные снегом.
Поцелуй был нежен и сладок, и сердце у нее воспарило ввысь. Он наслаждался ее губами, он смаковал их. Потом отодвинулся и встретился с ней взглядом.
— Софи.
Твердый, безжалостный, мрачный человек исчез, и теперь сопротивляться ему было гораздо труднее. Но неожиданно она почувствовала себя в безопасности. Она поймала его взгляд, в его темных глазах плескались боль и отчаяние. В этот момент он казался таким ранимым! Она и представить себе не могла, что он может быть таким. Его сила притягивала ее — и отталкивала. Она не желала никому подчиняться, но его отчаяние притягивало ее так, что оттолкнуть его она никогда бы не смогла.
Сердце ее сжалось от чего-то такого, чему она не могла дать определения. Панический страх? Пожалуй. Но скорее нечто совсем другое. Похоже, она готова сдаться. Вопреки всему.
Она очнулась и, посмотрев на него, отвела взгляд. Но он взял ее за подбородок и снова повернул к себе. В его глазах она увидела страсть.
Он не сказал ни слова, он только молча наклонился к ней и прижался к ее губам. И она растерялась. Это было невыносимо. И непонятно. Она понимала только, что хотела его прикосновений, они были ей нужны на каком-то запредельном уровне.
Он застонал, когда она обняла его за шею, и желание его усилилось. Она почувствовала это и наслаждалась этим знанием, и на минуту ей показалось, что они еще могут быть счастливы.
Он распахнул пальто и притянул ее к себе. Она ощутила его жар и силу, когда он провел руками по ее бедрам, прикоснулся к ее груди поверх ткани платья. От этого легкого прикосновения она чуть не потеряла сознание. А потом испугалась и отшатнулась от него.
Грейсон почувствовал в Софи перемену и отодвинулся, чтобы посмотреть на нее. Она увидела его глаза, его до боли дорогое лицо, на котором отражалось это незнакомое отчаяние, никогда не виданное ею прежде, — словно она была нужна ему больше, чем он мог об этом сказать, и словно он хотел ей что-то сказать, но не знал, как выразить это словами.
— Что случилось? — спросила она, погладив его по щеке. В его глазах вспыхнул мрак — резко, яростно, тоскливо. Но он тут же нагнул голову и поцеловал ее ладонь, а потом прижался губами к нежной коже у нее на виске. И все исчезло. Остались только Грейсон и те чувства, которые они оба уже не могли скрывать.
Он хотел отодвинуться, но она притянула его к себе.
— Не уходите, — попросила она.
Он посмотрел на нее.
— Никогда. — И крепко обнял ее. И они забыли о том, что стоят на снегу, что мороз щиплет щеки и холодит тело, им казалось, что наступила весна, в ветвях поют птицы, а ноги утопают в зеленой траве.
Наконец Грейсон оторвался от нее, но лишь для того, чтобы с нежностью, от которой у нее зашлось сердце, произнести:
— Вы мне нравитесь, Софи Уэнтуорт.
Он поднял ее голову, прижался к ее губам, а потом отодвинулся, вздохнув, взял коробку с продуктами и направился к «Белому лебедю».
Колени у нее ослабели, она смотрела ему вслед, решая, то ли бежать за ним, то ли запустить ему в спину крепким снежком за надменность. Она ему нравится, кто бы мог подумать!
Глава 13
— Ты уже назначил дату?
— И вам доброго утра, — не растерялся Грейсон, входя в кабинет отца в Хоторн-Хаусе на следующий день.
За окнами бушевал буран. Была пятница, почти полдень, утро Грейсон провел в суде. Он пришел сюда, получив от отца приглашение к ленчу.
Брэдфорд проворчал:
— Я обойдусь без твоего сарказма. Хватит с меня Лукаса.
— Значит, вы с ним разговаривали? — удивился Грейсон, располагая свою длинную фигуру в кресле с подголовником, стоящем перед письменным столом отца.
Брэдфорд оторвался от документа, лежащего перед ним, и поднял глаза на Грейсона.
— Он только что ушел.
Грейсон подался вперед.
— Лукас был здесь?
— Он искал тебя.
Брэдфорд стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнули ручки и нож для разрезания писем.
— Он осмелился пожаловаться мне, что у него был из ряда вон выходящий год. Черт побери, с каждым днем все больше и больше людей узнают, что мой сын владеет клубом для джентльменов.
— Вряд ли об этом знают все.
— Знают те, кому знать об этом не следует. — Глядя на отца, Грейсон вспомнил, как Софи обвиняла его в том, что он предъявляет к людям слишком высокие требования, считая, что все должны походить на него. Прав ли он, не желая иметь дела с людьми, которые живут по своим законам? Не становится ли он похож на своего отца, человека, которого едва может терпеть?
— Матушка, наверное, была счастлива повидаться с Лукасом, — проговорил он рассеянно.
— Я не сказал ей, что он приходил сюда.
Грейсон смотрел на отца, не веря своим ушам, и неверие это было порождено отчаянием.
— Она будет возмущена.
— Твоя мать поступает так, как я ей велю, — сердито возразил Брэдфорд, сунув ручку в стакан. — А я не позволю ей видеться с ним, пока он не исправится.
— Тогда она скорее всего никогда больше не увидит своего младшего сына. Грейсону вдруг захотелось как следует врезать своему отцу; стараясь сдержаться, он вцепился в подлокотники кресла. Необузданность, которая все чаще стала пробуждаться в нем с приездом Софи, снова давала о себе знать.