Эммелайн, охваченная нетерпением, сидела в наемном экипаже, пробирающемся в потоках транспорта, запрудившего центр города. Она вспоминала те дни, когда она, девочкой, ускользнув с уроков, бежала в книжную лавку на Старом углу, где встречались Эмерсон и Лонгфелло. Это было место встреч известных писателей. Посещения этой лавки, разговоры, которые там велись, вызывали у нее стремление заниматься более значительным делом, чем вышивание алтарных покровов.
Впервые она столкнулась с идеями и рассуждениями, совершенно не похожими на те, что проповедовали ее гувернантки или молодые леди в чопорных гостиных бостонских богачей либо наставники в пансионе для юных бостонцев. Именно в этой книжной лавке у нее впервые зародилась мысль заняться лепкой, чтобы отточить свой ум, но не при помощи слов, как это делают писатели, а при помощи рук. Творить. Она полюбила присутствовать на долгих беседах, полюбила впервые обретенное ощущение собственного «я».
Но эта интересная жизнь продолжалась недолго, потому что ее обручили с Брэдфордом Хоторном.
Двухместный экипаж преградил им дорогу, и кеб Эммелайн остановился. Раздались крики и ругательства кучеров, доказывающих свое право проехать раньше других. Эммелайн схватила переговорную трубку и сказала извозчику, что она сойдет здесь.
Прежде чем он успел ей ответить, она спрыгнула на мостовую, вынула из ридикюля мелочь, расплатилась и начала пробираться между экипажами на другую сторону улицы. Она быстро шагала по тротуару, направляясь к лавке с красной крышей на углу Вашингтон-стрит и Скул-стрит. С бешено бьющимся сердцем она открыла дверь.
Глаза ее не сразу привыкли к полутьме, и ей сначала даже показалось, что в помещении никого нет. Она прошла внутрь, и запах пыльных старых книг наполнил ее воспоминаниями о былых днях. Ведь все могло бы сложиться по — другому, если бы… Если бы ее не выдали замуж за человека, которого она теперь ненавидит.
— Эм!
Она повернулась и увидела его. Высокий. Все еще красивый. Седеющие волосы придавали ему определенный шарм.
— Я рад, что вы пришли.
Она напряглась и прижала к себе бисерный ридикюль.
— Вы не оставили мне выбора.
Ричард хмыкнул и наклонил голову набок, и Эммелайн с трудом сдержала улыбку. Дорогой, высокомерный Ричард. Время совсем не изменило его.
Когда они были молоды, он вошел в ее жизнь и требовательно завладел ее вниманием. Она уже была обручена и не смотрела на других мужчин. Но он упорно приходил в мастерскую Андре, болтал с ней, пока она работала, делая вид, что не замечает ее молчания. Он угощал ее рассказами о своей жизни. О своих родителях, которых нежно любил. О братьях и сестрах. И он своего добился — она стала с нетерпением ждать его появления.
Через месяц после того, как он начал за ней ухаживать, все изменилось. Он подошел к ней и сказал — очень просто и искренне:
— Я влюбился в вас с первой встречи.
Он сказал это сразу после очередного роскошного приема в честь ее помолвки, на котором Брэдфорд явно больше интересовался другими гостями, чем ею. В тот день она наконец внимательно посмотрела на Ричарда — и ступила на дорожку, перевернувшую всю ее жизнь.
Она вспомнила запахи глины и печей для обжига. А потом она вспомнила, что с тех пор прошло тридцать два года.
Ричард взял ее руку, затянутую в перчатку, но она решительно высвободилась.
— Вы сердитесь на меня? — спросил он умоляющим тоном.
— Конечно, сержусь! Вы не имеете никакого права ставить меня в неловкое положение. Эта записка могла попасть в чужие руки.
— Вы никогда не любили ультиматумов. — Он провел пальцем по ее рукаву. — И всегда были очень красивой — особенно когда сердились.
— Не думайте, что сможете загладить свою вину комплиментами. Если бы мой муж прочел эту записку, это мне дорого обошлось бы.
Ричард нахмурился.
— Не стоит портить такой чудесный день разговорами о вашем муже. Я изо всех сил стараюсь забыть о его существовании.
— Если вы надеялись, что я забуду об этом хотя бы на одно мгновение, вы сильно ошиблись.
— Какая жалость! Но хватит об этом. У меня для вас сюрприз.
— Меня не интересуют сюрпризы.
— Вы уверены? Вы совершенно уверены, что вам не хочется взглянуть на первое издание джеймсианских сонетов, которое я отыскал?
Сердце ее дрогнуло.
— Я думал, это вызовет у вас интерес. Она сделала равнодушное лицо.
— Меня не интересуют сонеты. — В сборник входит «Любовная песнь ворона».
Это название вонзалось точно нож в сердце.
— Зачем? — спросила она не сразу. — Зачем вы так со мной обращаетесь? Я больше не та юная глупая девочка, у которой голова была забита несбыточными мечтами.
Лицо его стало серьёзным.
— Я делаю это потому, что никогда не забывал вас. — Эммелайн возмущенно ответила:
— Можете рассказывать ваши истории какой-нибудь доверчивой женщине. А я давно не так наивна.
— Ах, Эм! — Он потянулся за ее рукой, но когда она отодвинулась, наклонил голову и смирился. — Мне жаль, если я причинил вам боль.
— Вам жаль!
Приказчик, появившийся незадолго до этого из задней комнаты и усевшийся на высокий стул позади прилавка, вскинул голову, прислушиваясь к их разговору.
— Вам жаль? — прошипела она. Ричард взял ее за локоть и, прежде чем она успела возразить, вывел ее из лавки и повел по Скул-стрит.
— Что вы делаете? — спросила она.
— Нам нужно поговорить, а здесь нельзя — слишком много любопытных ушей.
— Нам не о чем говорить. И потом, я не намерена оставаться с вами наедине.
Он повернулся к ней, лицо его внезапно стало серьезным. Он долго смотрел на нее, смотрел молча, а потом, опустив глаза на ее руку в перчатке, провел по ней большим пальцем.
— Я никогда не забывал вас. Я пытался. И еще как! Поверьте мне. — Палец его остановился, и Ричард взглянул на нее. — Мне действительно очень жаль, что я сделал вам больно. Но мне необходимо было уехать, — прошептал он. — Правда, необходимо. И теперь, когда я опять вас увидел, я простить себе не могу, что уехал тогда.
Горло у нее сжалось.
— Просто поговорите со мной. Я ни о чем больше не прошу. Мы пойдем куда-нибудь в кафе или посидим; на скамейке в парке или еще где-нибудь, где нет людей, которые, могли бывать узнать. Но прошу вас, Эммелайн, не убегайте больше от меня.
Она закрыла глаза, она купалась в этих ласковых словах, голова у нее шла кругом. Сколько времени прошло с тех пор, когда с ней разговаривали так ласково? Сколько времени прошло с тех пор, когда ей объяснялись в любви? Мужу она не нужна и никогда не была нужна.
Неужели возвращение Ричарда — это судьба? А что было бы, если бы Брэдфорд сегодня утром уделил ей внимание?
Она не знала; она просто шла рядом с этим человеком, слабое зимнее солнце обливало их бледно-золотистым светом, от чего она сама себе казалась на много лет моложе. И глупо было бы отрицать, что кровь в ней кипит от волнения.
Это ужасно и неправильно. Она это понимает. И она сказала себе, что возьмет наемный экипаж у следующего квартала и вернется домой. Но она шла за Ричардом мимо все новых и новых кварталов, позволяя ему держать себя за локоть. Прикосновение это было вполне пристойным. Разве не так?
Нет! Оно было дерзким, оно было интимным, таким же интимным, как поцелуй.
— Расскажите мне о вашей жизни, — попросил он, заглядывая ей в глаза.
— Нечего рассказывать.
— Не может такого быть. Расскажите о ваших заботах. О ваших мечтах.
Как ни странно, она послушалась его и заговорила о себе. Они прошли еще несколько кварталов — она их не считала. С каждым шагом они отходили все дальше от центра, дальше от той жизни, вести которую она была обречена.
— Вы, конечно, внесли свою долю в благотворительную деятельность и, конечно, любите ваших сыновей, — подвел он итог, когда она закончила свой рассказ. — Но что вы сделали для себя? — Этот вопрос испугал ее. Она не думала о том, чтобы сделать что-то для себя. Не думала в течение долгих лет, пока вновь не занялась лепкой.