Скорее всего существует какое-то другое объяснение.
Но вот он стоит в полутемном коридоре, и его мать смотрит на него со стыдом и отчаянием. Она без шляпы, волосы растрепаны, незнакомый мужчина стоит возле железной кровати. Грейсон не мог больше утешать себя тем, что это шутка.
Значит, несколькими неделями раньше он видел свою мать с каким-то мужчиной. Его мать тогда выглядела такой молодой и оживленной, что даже друзья и знакомые заметили происшедшую в ней перемену.
И его боль сменилась негодованием. Негодованию он обрадовался, негодование — вещь для него понятная.
Он перевел взгляд с женщины, давшей ему жизнь, на мужчину, который посмел прикоснуться к его матери.
Грейсон впервые видел его вблизи, и на какое-то мгновение он смутился. В этом человеке было что-то знакомое, он был очень похож на кого-то из членов семьи Хоторн.
Но Эммелайн схватила его за руку, и чары развеялись.
— Грейсон, — неуверенно начала она, пытаясь найти слова для объяснения. — Это не то, что ты думаешь.
— Черта с два!
Его реакция была примитивной, но он и не старался придумать что-то новое. Он отодвинул мать в сторону, вошел в комнату как человек, облеченный властью, и вцепился в воротник мужчины. Грейсон не заметил на его лице ни удивления, ни раскаяния. Он ударил его о стену. Картины задрожали, и мужчина застонал. Но Грейсону было наплевать.
Не раздумывая, правильно ли он поступает, он сдавил сильную шею незнакомца, подталкиваемый яростью и бешенством — яростью, которая родилась в крохотной мансарде в Кембридже.
— Грейсон!
Эммелайн бросилась к нему, повисла у него на руке, изо всех сил стараясь его оттащить. Но он не замечал ее. Давно сдерживаемая ярость вырвалась на волю, обволакивая его и сводя с ума. Но его это не остановило.
Он еще крепче сжал пальцы, и человек побагровел, задыхаясь.
— Грейсон, ты делаешь ему больно!
— Стараюсь, — буркнул он. Эммелайн побледнела.
— Тогда тебе придется причинить боль и мне, потому что я так же виновата, как и Ричард.
Ричард.
Это имя резануло его. Она зовет его по имени. Значит — близость.
Грейсон взревел и разжал руки. Дыхание вылетало из его груди короткими прерывистыми залпами. Он медленно перевел взгляд с матери на незнакомца.
— Держитесь от нее подальше, — прошипел он. — Иначе в другой раз вы так дешево не отделаетесь.
Ричард тяжело съехал по стене, сжимая руками горло. Не глядя на него, Грейсон властно взял мать за руку и вывел из комнаты, потом из гостиницы. Точно рассерженный родитель, уводящий дочь — прогульщицу, он втолкнул ее в экипаж. Оказавшись в карете, Эммелайн выдернула руку.
— Грейсон Хоторн, мне не три года! — Он хмуро взглянул на нее.
— Я знаю. Вы моя мать. — Она отвела взгляд.
— Как бы то ни было, ведь ничего же не случилось. По крайней мере серьезного.
— Я нахожу вас в номере гостиницы наедине с мужчиной, не являющимся вашим мужем, и вы утверждаете, что это несерьезно?
Она посмотрела на него тяжелым взглядом и вздохнула:
— Ах, Грейсон, жизнь состоит не только из белого и черного цветов. В ней порой встречаются серые оттенки, в которых ты никогда не пытался разобраться.
— А любовная связь — это один из оттенков серого? — Она закрыла глаза, и ему показалось, что она враз постарела. Грейсону стало стыдно.
Экипаж ехал по улицам, приближаясь к миру, который был им хорошо знаком, и у Грейсона мелькнула мысль, что все это дурной сон. Глядя на мать, он видел знакомое лицо и ясные голубые глаза и поверить не мог, что она способна нарушить супружескую верность.
Но тут карета подпрыгнула на ухабе, его мысли изменили направление, безжалостно напомнив ему о реальности.
— Нет, — ответила она. — Любовная связь — это просто плохо. Но жизнь не так проста. Дороги, которые ведут нас туда, где закончится наша жизнь, никогда не бывают прямыми и ясными.
Грейсон смотрел прямо перед собой.
— Если ты считаешь, что должен все рассказать отцу, я пойму.
Они подъехали к Хоторн-Хаусу, и прежде чем он успел помочь ей, она выпрыгнула из кареты. Он хотел пойти за ней, но она его остановила.
— Твой отец по субботам во второй половине дня бывает в своем клубе. Без сомнения, ты найдешь его там.
Она пошла к двери и ни разу не обернулась.
Извозчик спросил его, куда ехать, и Грейсон велел трогать. Он не знал, куда направляется. Ему было все равно. Ему нужно было время, чтобы подумать. Но ехать к отцу он не собирался.
Они ехали вперед, пока не оказались у «Белого лебедя». Разве не всегда с ним так бывало? Почему-то любая дорога приводила его к Софи.
Но едва он вошел в дом, как появилась Маргарет, машущая рукой, как будто хотела выгнать его.
— Я этого не потерплю! У Софи сегодня концерт. Ей нужны тишина и покой, а не постоянное хлопанье дверьми и появление всякого, кому вздумается зайти.
— О чем вы говорите?
— Сначала вы, потом ваш брат, потом этот дворецкий, а теперь еще и ваш отец.
— Мой отец? — спросил он голосом, не предвещающим ничего хорошего.
— Да! Он в вашей конторе. Это никуда не годится. Софи необходимо подготовиться к вечеру!
Грейсон сильно удивился, обнаружив, что его отец стоит у письменного стола.
— Ты намереваешься все мне рассказать или будешь скрывать правду?
Грейсон не сразу понял, что его безупречно благопристойный отец выпил.
— О чем вы говорите? — осторожно осведомился он.
— Ты прекрасно знаешь о чем. О твоей матери и Ричарде Смизи!
Грейсон медленно подошел к нему.
— Не думай, что я не знаю, где была твоя мать. И не думай, что я не знаю, где был ты. Я не дурак. Хотя ей и хочется сделать из меня дурака. Чем она и занималась все эти годы. А теперь еще вот это! — проревел он, размахивая листом бумаги, на котором было что-то написано.
И тут Грейсон увидел, что папка с материалами, принесенная Лукасом, где во всех подробностях рассказывалось о выступлениях Софи, лежит на столе открытая. Судя по виду его отца, все было еще хуже, чем он предполагал.
Твердым шагом он подошел к отцу и, стараясь придать своему голосу спокойное, бесстрастное звучание, совершенно не соответствующее его действительному состоянию, произнес:
— Я и не знал, что у вас есть обыкновение рыться в чужих бумагах.
— Я это делаю, когда бумаги смотрят прямо на меня. Кто бы этого не сделал? Черт бы тебя побрал! Почему ты не сказал мне, на какой женщине ты хочешь жениться?
Грейсон не стал говорить отцу, что помолвка разорвана.
— Позвольте мне посмотреть документы. — Но Брэдфорд его не слушал. Его внимание привлек шум за дверью, и он устремил взгляд туда.
— А, та самая, о ком идет речь, — проговорил он с жутким спокойствием. — Скажите ему, Софи. Скажите ему, как вы играете на этом вашем инструменте.
Грейсон повернулся к ней. Первое, что он увидел, были ее глаза, большие, карие, с зелеными крапинками. Он и раньше видел в них мрак — еще до того, как овладел ее телом. Вид у нее был соблазнительный и неукротимый. И вызывающий.
Она перевела взгляд с Брэдфорда на папку и мельком взглянула на лист бумаги в его руке.
— Полагаю, в этих бумагах обо мне сказано все. — Наконец она посмотрела на Грейсона. — Вы велели навести справки обо мне?
— Да, черт возьми, он велел! — проревел Брэдфорд. — И в результате выяснилось, что вы скандальная и…
— Отец!
Это слово громом отдалось в комнате. Мужчины смотрели друг на друга. Наконец Грейсон повернулся к Софи:
— Я хочу услышать это от вас.
Она мятежно вздернула подбородок. А может быть, она просто отбросила последние остатки надежды.
— Услышать — что? — осведомилась она. — Вы хотите узнать, что у моих платьев чересчур низкий вырез, что заставляет всех мужчин в зале вожделеть меня?
Лицо его словно окаменело, взгляд стал жестким и непокорным.