Кабан огляделся. Ясно, что Упырь где-то в пределах видимости, но авторитет его не увидел. И раздражённо воскликнул:
— Как мальчишка бегаю!
— Кабан, ты понял?
— Да.
— Вот и хорошо.
«Чтоб ты мобилой своей подавился!» — зло подумал Кабан.
В ларьке рядом с метро он купил орешки.
— Мужик, тебе рубля не жалко? — заканючил приларечный ханыга.
— Только на твои похороны, сука синяя, — бросил Кабан.
— Все понял, — ханыга бочком начал отодвигаться, в глазах появился страх человека, привыкшего все время получать по рёбрам и отлично ощущавшего, от кого можно огрести по полной программе. Кабан хмыкнул и подумал, что этот страх должен быть компенсирован.
— Стоять!
Ханыга застыл как вкопанный.
— На, напейся одеколона, — Кабан сунул брезгливо ему сторублевку.
Забулдыга, не веря своему счастью, ошарашенно уставился на руку дающего. Схватил деньги, рассыпаясь в благодарностях. Не обращая на него внимания, Кабан двинулся сквозь бурлящую тесную московскую толпу.
Пройдя несколько кварталов по Новокузнецкой улице, нырнул в подворотню, прошёл через детскую площадку с ржавой каруселью. Углубился в переулки. И оказался в тесном дворике. На него таращился выбитыми окнами подготовленный к сносу дом. Двор был сквозной. Это и есть «беседка» — так Упырь, видимо, называл полуразвалившуюся трансформаторную будку. Одна из точек для встреч, которую выбрал сам Упырь.
Кабан присел на скамеечку, у которой была выломана половина досочек. Потянулся по привычке к сигаретам. Вспомнил, что курить бросил. Равно как и пить, и давить косяки. Все излишества он бросил после клинической смерти, когда в него засадили две свинцовые пилюли. Тогда он понял, насколько дорога ему собственная жизнь.
Через пять минут появился человек, которого преступный авторитет прозвал про себя Упырём, но вслух называл Сан Санычем. Много как его ещё называли, о чем Кабану было неведомо. Бывало, звали Упыря много лет назад Атташе. В разработке «Легиона» он проходил как «Вервольф». Ему больше всего по душе был псевдоним Гипнотизёр.
Возник Гипнотизёр тёмным силуэтом в арке с другой стороны двора. Как всегда, вид затрапезный, не отличишь от заморённых жизнью, загнанных москвичей, снующих по улицам столицы. Не отличишь, пока не столкнёшься и не посмотришь в глаза.
— Все проверил? — недовольно спросил Кабан.
— Проверил, — кивнул Гипнотизёр, присаживаясь на лавочку рядом с преступным авторитетом. — Чисто. «Хвост» ты пока себе не отрастил…
— Успокоил, — раздражение в душе Кабана все никак не улегалось. — Спасибо, отец родной.
— Тут я газетки читал. Американские учёные пришли к выводу, что вегетарианцы более агрессивные, чем мясоеды. А если ещё курить бросили…
— Не надо со мной, как с пацаном, Саныч.
— Димон, я с тобой не буду спорить. Я ни с кем не спорю. Ты же знаешь…
Кабан знал об этом и посчитал за лучшее заткнуться, спрятав злость подальше.
— Сколько мы уже не виделись? Год? — спросил Гипнотизёр.
— Около.
— Только не говори, что рад ещё сто лет меня не видеть… Слышал, у тебя дела идут неважно. Прогорел несколько раз по крупняку. Фуры чужие стал зажимать.
— Откуда знаешь? — встрепенулся Кабан.
— Ты не представляешь, сколько всего я знаю. Тебе бы стало грустно из-за своей приземлённости.
— Куда нам, деревенским? — Кабан скривился. Потом широко, обаятельно, обманчиво радушно улыбнулся, обнажив белые металлокерамические зубы. — Эх, Саныч. Как-то мы с тобой не по-человечески общаемся. Забурились бы сейчас в баньку. Пивком бы оттянулись. Девочек пригласили таких, что от одного их голоса все торчком встаёт. И перетёрли бы, как приличные люди, все темы… А тут у какой-то помойки сидим, лясы точим.
— Димон, мы с тобой живём в разных вселенных, — усмехнулся Гипнотизёр. — Которые пересекаются только вот на таких заплёванных двориках.
— Понятно, барин.
— Это хорошо, что понятно… Я тебя ещё долго не беспокоил, Кабан, — в голосе Гипнотизёра появились стальные нотки. — Да жизнь заставила. Теперь придётся поработать, дорогой мой. Хорошо поработать.
— Что надо делать?
— Как всегда…
— Расскажи, а я подумаю…
— Это нечто новое, — Гипнотизёр бросил на преступного авторитета косой взгляд. — Ладно, слушай…
В суть предложения преступный авторитет въехал быстро. И задал фундаментальный вопрос:
— Сколько?
— В зависимости от того, как события будут развиваться. Начальная цена… — Гипнотизёр замолчал. Потом пригнулся к Кабану и, едва шевеля губами, прошептал цифру. Такую, что преступный авторитет непроизвольно крякнул. Почесал подбородок.
— Только не говори, что этого мало, — губы Гипнотизёра скривились в некое подобие улыбки.
— Это как посмотреть, Саныч. Как посмотреть…
— А тебе хочется поучаствовать в прибылях?
— Много чего хочется. В том числе остаться в живых.
— Чего боишься?
— Слишком высокий полет. Там интересы ФАГБ, МВД.
— Это не угроза.
— Для тебя — нет?
— Дима, я тебя уважаю, но у тебя кругозор грозы вокзальных ларьков и торгашей арбузами… А ты не допускаешь, что есть другие силы, кроме чекистов, для которых ты букашка, которую прихлопнут сапогом и не заметят, — голос Гипнотизёра журчал, как горный ручей.
— Допускаю. Ну и что?
— Так знай, что полезным насекомым дают жить и размножаться… До той поры, пока они приносят пользу…
— Ты угрожаешь? — Кабан отвёл взгляд. Не мог он смотреть в глаза Гипнотизёру, чувствуя, как кураж, который его из «шестёрки» превратил сначала в бригадиры, а потом в паханы серьёзной группировки, куда-то улетучивается.
— Я? — удивился Гипнотизёр. — Ты же знаешь, я никогда не угрожаю…
Кабан знал. Угрозы — это по-человечески. Это развод ситуации, при котором возникают разные варианты. У Гипнотизёра разных вариантов не было.
— Ладно. Чего мы сцепились? — примирительно произнёс Кабан.
— Действительно. Ты же мой друг, Димон… Мой друг… Ты мой… С потрохами…
Сказано было тихо. И по спине Кабана пополз противный, мелкий озноб.
— Сегодня у вас аура почище. Однако сглаз остался. По утрам тяжело вставать. Кости ломит. Вечером предметы расплываются, да? Это от сглаза. Это такой же удар. Только не физический, а энергетический, — поведал Парамон Купченко.
— Оставим эту тему, — на этот раз терпеливо, но довольно сухо произнёс президент фонда «Технологии, XXI век». — У нас есть что обсудить.
— Встречу назначил не я. Беру на себя смелость предположить, что вы получили заключение. И скорее всего, оно благоприятное.
— Почему вы так решили? — слабо улыбнулся Марципало.
— Сегодня вы настроены куда более благожелательно.
— Насчёт благоприятного отзыва вы поторопились…
— Значит, вам пора сменить экспертов.
— Ваша самоуверенность даже вызывает уважение… Вот заключение, — Марципало положил руку на стопку бумаги. — Подтвердить вашу правоту эксперт не решился. Однако есть предмет для разговора.
— Что же у него вызвало сомнение? — саркастически осведомился «Колдун».
— Температурный барьер.
— Мы преодолели его. В этом и суть технологии.
— Парамон Васильевич. Даже если это так. Вы думаете изменить мир?
— Думаю.
— Велик шанс, что мир с благодарностью примет ваше открытие?
— Велик.
— Никакого шанса!
— Почему? — озадаченно уставился Купченко на президента фонда.
— Потому что в мире живут не ваши друзья лунатики, а люди с их интересами. Когда встанет вопрос о коммерческом воплощении проекта, мы наткнёмся на барьер… На бетонную стену…
— И кто строить будет стену?
— Люди…
— Что за люди?
— Те, чьи интересы мы затронем. У кого есть деньги и возможности.
Купченко замахал руками, будто отгоняя от себя осу:
— Это все приземлённый взгляд. Миром правят не люди с их алчностью, а высший промысел. И космосу угодно, чтобы мы сейчас сделали это открытие. И оно пробьётся…
— Оставьте эти проповеди.
— Это не проповедь. Это суть вещей, Николай Валентинович, — глаза у учёного налились оловянной тяжестью, как у религиозного фанатика.