Но почему вода такая розовая? И что это за запах? Неужели это его кровь?
Незаметно он доплыл до островного мелководья. Ясно проглядывало дно — с переплетающимися коралловыми ветвями, усыпанными цветами, с запутавшимися в них змеевидными звездами, со стаями пестрых рыб, которые, неподвижно повиснув над каким-нибудь коралловым кустиком, вдруг стремительно опускались на него, поедали цветы и все также вместе, словно стайка воробьев, уплывали дальше.
А в ушах у него звенело все сильнее; и сильнее, он начинал глохнуть. Но что это за шум, что за непонятные звуки? Уж не нежный ли щебет его матери? Наверное, она ищет его, спешит к нему на помощь. Он ляжет около нее спокойный и уверенный, что ничего не случится, заснет и будет спать, спать… не боясь, что враг может напасть на него…
А это что? Вон то странное существо, которое ползет по белому дну? Неужели это обезглавленная черепаха? И еще живая! Она перебирается как-то уродливо, с пустой дырой вместо головы, а следом за ней тащится больная акула.
Дельфин содрогнулся. А вдруг акула учует запах его крови? Неважно, что она больна. Сейчас ей ничего не стоит справиться с ним, полуживым, с кровоточащей раной.
Надо убираться отсюда! Бежать! Скорее!
Но было уже поздно. Акула заметила его. В ее зеленых кошачьих глазках вспыхнул алчный огонек. Она оставила в покое прижавшуюся к песку черепаху и ринулась наверх, страшная, с угрожающе разинутой пастью и расправленными плавниками, похожими на крылья хищной птицы.
Дельфин снова поплыл. Ничего, что кровь потекла еще сильнее, ничего, что боль в пронзенной спине стала невыносимой. Сейчас надо думать о другом, более важном, самом важном — о жизни.
Быстрее, дальше от летящей за ним оскаленной смерти!
Но акула, уверенная в легкой победе, уже совсем близко.
На берегу человек перестал конопатить лодку и теперь стругал ножом бревно, на котором доплыл до берега, чтобы приспособить его для мачты. Потому что без мачты и без паруса, лишь на веслах, выбраться оттуда было невозможно.
А Белый продолжал тащиться перед зубастыми челюстями преследователя вдоль островного берега, вдоль коварного обруча пенистого прибоя. Вот человек исчез за скалами. На берегу и в воде начали появляться тюлени. Раненый попытался скрыться среди них, но они враждебно поднялись ему навстречу, и, толкая головами, прогнали обратно. Напуганная возможностью дружного нападения, акула повернула было в глубь океана, но вскоре, привлекаемая запахом крови, снова устремилась вслед за дельфином. А он продолжал кружить и кружить около острова, теряя силы. Нет, больше он не может!
Но слыша за собой удары кривого хвоста и щелканье похожих на пилу зубов, дельфин снова мчался вперед. Он не сдастся, он будет бороться за свою жизнь до последнего вздоха!
Утомленный работой человек присел на скалу и устремил взгляд вдаль. Где-то за этими безграничными синими просторами — континенты, города, села. Там живут люди, там живут его близкие. Увидит ли он их когда-нибудь? Или обречен умереть здесь, на этой бесплодной скале среди океана, когда опустеет последняя банка с консервами, когда вытечет последняя капля из маленького бочонка с водой. Один — среди мычащего стада тюленей!
Перед ним блестел океан, испестренный темными тенями облаков и их белыми отражениями. Лишь небо и вода… и покой! Столько покоя!
Но он знал — обманчивого покоя!
Внизу, под сверкающим солнечными искрами покрывалом, под его атласными складками, кипела жизнь — эта бесконечная драма, — жизнь, зачатая миллионы лет назад и обреченная на гибель через миллиарды лет, когда холод межзвездной пустыни закует в лед затерявшуюся в бесконечности Землю. Вдруг человек вскочил, впиваясь глазами в волны. Среди пенистых брызг прибоя мелькнуло что-то белое, оно двигалось лениво, как будто устало, но непрерывно двигалось, пытаясь приблизиться к берегу.
Человек сбежал вниз по влажным, покрытым бледно-зелеными водорослями скалистым ступеням и прыгнул в лодку, прежде чем набегавшая волна успела окатить его. Он взялся за весла. Острый киль разрезал воду, словно она была шелком, но только очень тяжелым, плотным и блестящим шелком. Лодка то поднималась, то плавно опускалась обратно на подступающие округлые волны, которые с мягким гулом плескались о ее деревянное днище.
В светящейся под солнцем воде носились, подобно пылинкам в солнечном снопу, красные пылинки планктона, этого странного, неизмеримого мира микроорганизмов — основы жизни в океане, этой чудодейственной, неисчерпаемой пищи его маленьких обитателей — этих несчастных маленьких существ, предназначенных жестоким законом природы утолять голод более крупных хищников. Вот и странное белое существо!
Да ведь это дельфин, тяжело раненный белый дельфин. А следом за ним бороздит воду острый плавник акулы. Но у дельфина уже нет сил бороться, он несомненно погибнет!
Белый поднял на человека глаза, и в этом меркнущем взгляде был такой ужас и такая мука, что тому невольно сдавило горло. Почти человеческая боль! И как будто слезы… или это только ему показалось…
Он взмахнул веслом и со всей силой обрушил его на голубую спину хищницы. Та отскочила в сторону, но потом снова пустилась за раненым, туда, откуда возбуждающе пахло кровью.
Человек решал недолго. Он достал веревку, перевесился через борт и, привязав дельфина за хвост, потащил его к берегу. Иногда, когда акула подплывала слишком близко, он останавливался и снова взмахивал веслом.
А дельфин, совсем обессилевший, беспомощный, покорно плыл следом за лодкой хвостом вперед. Лишь в глазах его, устремленных на оскаленную морду акулы, рос ужас.
6
Рассветало. Тихое, необычно тихое утро в океане. Едва слышно плескались о прибрежные скалы волны. Сверкало озарённое огненным сиянием небо. Пламенел океан, искрясь, словно раздуваемый жар. На западе незаметно бледнел тонкий серп луны, как бы растворяясь в победоносно шествующей заре. И вот, сквозь туманную дымку дали, выплыло солнце — бледно-алое, легкое, воздушное, и оросило золотым дождем море, скалы и белых птиц, которые потягивались после сна в своих гнездах.
В маленьком, похожем на фьорд заливчике, между расщелинами скал лежал белый дельфин, обессилевший от огромной потери крови, истощенный, неподвижный и лишь время от времени подрагивал хвостом, чтобы поднять голову и набрать воздуха. Рана перестала кровоточить и уже не так болела, но в ушах все еще звенело, словно выл налетающий тайфун. Его сотрясала холодная дрожь, а в розовых глазах были и удивление, и усталость, и страх.
Зачем его заперли тут? Что ожидает его? Там, где залив соединялся с морем узким; протоком, человек навалил несколько коралловых обломков, чтобы предохранить пленника от акулы, которая продолжала метаться взад и вперед перед заливом с присущим ей диким упорством.
Белый то просыпался и, уловив всплескивания караулящего врага, содрогался от ужаса, то снова уносился в свои кошмарные сны… Оскаленные челюсти, щупальца головоногих, кровавая пена, кровь, кровь, кровь — отовсюду, а он сам, раненный, беспомощный, такой одинокий… В сущности вся его жизнь была лишь кровавой борьбой и только борьбой. Всегда окруженный врагами — и ни минуты покоя. Ни минуты. Был бы у него товарищ, хотя бы один, который бы бодрствовал, когда он спит. А как хорошо было когда-то около того большого глянцевито-черного существа, того доброго существа, которое защищало его от всех, но, увы, однажды не вернулось к нему…
Ночной мрак рассеивался. В зеленоватых сумерках уже просвечивалось неглубокое дно — ровная скалистая площадка, обросшая кораллами и усыпанная, будто галькой, мидиями. А в самых глубоких местах виднелись пучки морского салата, нежного, ярко-зеленого. Две морские звезды подрались, не желая делить пойманную добычу. Белый, словно сквозь туман, видел, как они впиваются друг в друга глазами, находящимися на кончиках лучей, на каждом луче — по одному глазу, как бросаются в яростную атаку и как также стремительно отскакивают друг от друга. Под ними лежала полуоткрытая мидия — жемчужница — причина раздора.