Здесь, на острове Марко, прекрасная рыбалка, и Аликс становится большим специалистом по ловле меч-рыбы. Я приобрел небольшую лодку, и мы занимаемся кое-какими перевозками. Даже немного зарабатываем на этом деле, хотя разбогатеть нам здесь вряд ли удастся. С другой стороны, я задержал стольких контрабандистов, пытающихся провезти на остров кокаин, что береговая охрана присвоила мне звание почетного пограничника. Полицейским не становятся — полицейским рождаются!
Я все жду, когда Аликс скажет мне, что скучает по Нью-Йорку и своей работе манекенщицы, но она помалкивает — во всяком случае пока.
Ник! Моя новая рука работает! Представляешь себе? Тот доктор, которого ты нашел для меня в Токио, оказался просто кудесником. Я не знаю, что он такое присобачил к моей культяшке, но оно служит так эффективно, что Аликс стала звать меня Капитаном Сумо. Сила этой новой руки просто потрясающая. У меня ушло почти два месяца, чтобы научиться соизмерять ее силу, и еще четыре — чтобы развить ловкость. Она сделана из особого сплава титана в защитной оболочке. Жаль, что вас с Жюстиной не было в Токио, когда я приезжал туда, чтобы получить ее".
Жюстина прервала чтение, рискнув украдкой взглянуть на Николаса. Когда они вернулись из Бангкока, где изготовлялись некоторые компоненты «Сфинкса» для их фирмы, она очень возмущалась, что они разминулись с Кроукером. Разве Николас не знал, когда его друг приезжает в Токио? А потом она подумала, а не нарочно ли Николас приурочил ту командировку в Бангкок как раз к этому времени? Она начала подозревать, что он не хотел видеться с Кроукером и уж точно не хотел видеть протез, который мог растревожить его комплекс вины.
«Но довольно обо мне, — продолжала Жюстина. — Как вы там поживаете? Надеюсь, вы справились от своего горя.» Жюстина остановилась, не в силах продолжать: она чувствовала на себе взгляд Николаса, потом через силу заставила себя улыбнуться и, прокашлявшись, продолжила прерванное чтение. «Просто не верится, что прошло уже несколько месяцев после моего последнего письма к вам. И уж кажется совсем невероятным, что прошло столько лет с тех пор, как мы виделись в последний раз. Взяли бы вы отпуск да и махнули к нам! Аликс тоже была бы ужасно рада. Приезжайте, а? Ваш Лью».
— Знаешь, — мечтательно сказала Жюстина, — а ведь это звучит заманчиво.
— Что?
— Да я насчет того, чтобы принять приглашение Лью. Было бы очень неплохо снова побывать в Штатах, хоть ненадолго. — Естественно, она не хотела говорить ему о своем желании вернуться в Америку насовсем. — Порыбачили бы, покупались, отдохнули. Почудили бы со старыми друзьями. — Она ткнула пальцем в письмо: — Не знаю, как тебе, а мне было бы очень интересно посмотреть, как работает та штука, за которую он получил от Аликс прозвище Капитан Сумо.
Она хотела пошутить, чтобы хоть как-то развеять его хандру, но шутка не вышла: не успела она закончить фразу, как уже поняла, что не надо было бы упоминать о новой руке Кроукера. Николас отшатнулся, будто от удара, быстро встал и ушел в дом.
С минуту Жюстина сидела одна на приступке, молча уставившись на тень, падающую от огромного японского кедра, которая так долго приковывала к себе внимание Николаса. Потом тщательно сложила письмо Кроукера и убрала его обратно в конверт.
Внутри дома, перед раздвигающейся дверью, за которой был его гимнастический зал, стоял Николас: широкие, могучие плечи борца, узкие бедра профессионального танцовщика и длинные, жилистые ноги атлета. Лицо мужественное, с резкими, правильными чертами, в которых, однако, нет ничего классического. Глаза немного раскосые, свидетельствующие о его азиатском происхождении. Скулы высокие, подбородок твердый, массивный, истинно английский — наследие отца. От него исходит ощущение спокойствия и одновременно пассивности.
Он было уже вошел в эту дверь, когда вновь вспомнил слова Лью Кроукера — и застрял на месте. Однорукий Лью. ПРЕКРАТИ! — приказал он себе с раздражением. Тебе что, мало неприятностей последнего времени, чтобы ворошить старое чувство вины? В глубине души он не мог сознавать, что этот пунктик — отрыжка европейской культуры в нем, и поэтому не мог не презирать его в себе. Интересно, чувствовал ли когда-нибудь его отец себя настолько европейцем, как он в такие минуты?
До какой-то степени Жюстина права. То, что случилось с Кроукером, было предопределено его кармой. Но она не могла знать, что его карма и карма Лью Кроукера переплетены: они рождены под одним знаком, и то, что случилось с одним, отзывается на другом, как у сиамских близнецов. Вот и сейчас нет ничего случайного в том, что его письмо пришло именно в такой момент, когда он...
С огромной неохотой Николас зашел в гимнастический зал и облачился в черную хлопчатобумажную куртку. Кажется, сто лет прошло с тех пор, как он одевал ее в последний раз, и поэтому он почувствовал себя в ней как-то неуютно. Будто его кто-то сглазил. Что с ним такое творится? Все как-то не так...
В зале пахло застарелым потом и свежей соломой. Взгляд Николаса упал на тяжелую, обитую войлоком тумбу, свисающие с перекладины кольца, шведскую стенку, которую он сделал собственными руками, пересекающиеся деревянные балки над головой, на которые он, бывало, залезал и висел, зацепившись за них перекрещенными лодыжками.
Он закрыл глаза, пытаясь представить себе, как он занимался здесь множество раз, отрабатывал сложные упражнения, связанные с боевыми искусствами, в которых специализировался: айкидо и ниндзютсу. Он явственно помнил, что он работал здесь до седьмого пота, но НИ ЗА ЧТО НА СВЕТЕ не мог вспомнить, что он при этом делал. Господи, подумал он, внезапно почувствовав себя усталым, что же это такое со мной! Такого не может быть, однако было, — и он почувствовал, как леденящий страх заползает ему в душу, как вор в покинутое жилище.
Его колени обмякли, и он опустился на пол напротив тяжелой тумбы, обитой войлоком. Прислонившись к ней лбом, Николас вспомнил свой последний бой, как иные вспоминают неистовую, но давно угасшую страсть, — с почтительным удивлением, смешанным с подозрением, что память могла сместить пропорции, преувеличив ее значение.
Он вспомнил боль, которая обожгла его, когда Котен — секретный агент, работавший на Советы, который отсек руку Кроукеру, — полоснул его катана, самурайским мечом, подаренным Николасу его отцом в день его тринадцатилетия.
НИКОЛАС СДЕЛАЛ ОТВЛЕКАЮЩЕЕ ДВИЖЕНИЕ ВПРАВО И ПОДНЫРНУЛ ПОД РУКУ КОТЕНА. НО ЭТОТ ГИГАНТ — КОТЕН БЫЛ ПРОФЕССИОНАЛЬНЫМ БОРЦОМ СУМО — ПРЕЖДЕ ДЕРЖАВШИЙ КАТАНА ОБЕИМИ РУКАМИ, ТОТЧАС ОСВОБОДИЛ ЛЕВУЮ РУКУ И УДАРИЛ НИКОЛАСА ЛОКТЕМ ПРЯМО В ГРУДЬ. ТОТ ПЛАШМЯ УПАЛ НА ПОЛ.
КОТЕН ЗАСМЕЯЛСЯ. "ЧТО-ТО Я НЕ СЛЫШАЛ ТВОЕГО ВСКРИКА НА ЭТОТ РАЗ, ИТЕКИ[4], НО НЕПРЕМЕННО УСЛЫШУ". КАТАНА ОБРУШИЛСЯ СВЕРХУ, ЕГО ОСТРЫЙ КОНЕЦ ВОНЗИЛСЯ В ПОЛ ПРЯМО У НОГ НИКОЛАСА.
КОТЕН ОПЯТЬ ЗАСМЕЯЛСЯ, УВИДАВ, ЧТО НИКОЛАС ПОДНЯЛСЯ С ПОЛА И БРОСИЛСЯ НА НЕГО — ЧЕЛОВЕК-ГОРА, АТАКУЕМЫЙ НАЗОЙЛИВЫМ НАСЕКОМЫМ, КОТОРОЕ МОЖЕТ УЖАЛИТЬ, НО ОСОБОГО ВРЕДА ПРИЧИНИТЬ НЕ В СИЛАХ.
ОН ВСТРЕТИЛ ПРИЕМ «ОШИ», КОТОРЫЙ ПОПЫТАЛСЯ ПРОВЕСТИ НИКОЛАС, НЕ КОНТРПРИЕМОМ, КАК МОЖНО БЫЛО ОЖИДАТЬ, А УДАРОМ РУКОЯТКОЙ МЕЧА ПО ПРАВОЙ РУКЕ НИЖЕ ПЛЕЧА. НИКОЛАС ПОЧУВСТВОВАЛ, КАК ТРЕСНУЛА КОСТЬ И БОЛЬ ОГНЕМ РАЗЛИЛАСЬ ПО ВСЕЙ ПРАВОЙ ПОЛОВИНЕ ТЕЛА, ТЕПЕРЬ ОТ НЕЕ МАЛО ТОЛКУ В БОЮ.
— "МУСАШИ[5] НАЗЫВАЛ ЭТО ПОВРЕЖДЕНИЕМ УГОЛКОВ, ИТЕКИ, — ЗЛОРАДСТВОВАЛ КОТЕН. — Я БУДУ ВЫВОДИТЬ ИЗ СТРОЯ ТВОЕ ТЕЛО ПОСТЕПЕННО, И Я ЕЩЕ УСЛЫШУ, КАК ТЫ БУДЕШЬ ВОПИТЬ ОТ БОЛИ".
ОН БРОСИЛСЯ НА НИКОЛАСА, СДЕЛАЛ ЛОЖНЫЙ ВЫПАД МЕЧОМ И ПРИЕМОМ «ОШИ» СВАЛИЛ ЕГО НА ПОЛ. ЗАТЕМ УПЕРСЯ КОЛЕНОМ ЕМУ В ГРУДЬ, ЗАНЕС НАД НИМ КАТАНА.
С РЕШИМОСТЬЮ ОТЧАЯНИЯ НИКОЛАС ПУСТИЛ В ХОД ЛЕВУЮ РУКУ, ПЫТАЯСЬ ОТКЛОНИТЬ УДАР, НО ИЗ-ЗА БОЛИ В ПЛЕЧЕ ОН НЕ СМОГ ПРОВЕСТИ ПРИЕМ «СУВАРИ ВАДЗА». ОН БЫЛ ВЫНУЖДЕН ПРЕЖДЕВРЕМЕННО ОТПУСТИТЬ РУКУ КОТЕНА И НАНЕСТИ ТОМУ УДАР ЛОКТЕМ, ИМЕНУЕМЫЙ «АТЕМИ», ПО РЕБРАМ, УСЛЫШАВ ОТВЕТНЫЙ ХРУСТ.
КОТЕН ВСКРИКНУЛ, ОТПРЯНУЛ НАЗАД, НО ВСЕ-ТАКИ ПОПЫТАЛСЯ ДОВЕСТИ ДО КОНЦА УДАР КАТАНА. НИКОЛАС ЗАХВАТИЛ ПРАВУЮ РУКУ СОПЕРНИКА, ЗАЖАВШУЮ МЕЧ, И СДЕЛАЛ РЕЗКОЕ ДВИЖЕНИЕ. КОСТЬ ХРУПНУЛА.