Он обнял ее, приласкал.
— Помнишь Сайго? Как он тебя загипнотизировал? — Она кивнула. — Так вот, нечто аналогичное случилось и сейчас. Хотя ты этого и не помнишь, но тот, кто охотится за мной, приходил в наш дом в Токио. И какое-то время находился там с тобой. — На лице ее появилось недоумение. — Ты не помнишь какого-нибудь подозрительного незнакомца, внезапно появившегося у дверей?
— Нет, — ответила Жюстина. — Был только какой-то велосипедист. Но я не помню, куда он потом делся.
— Что за велосипедист?
— Я... ну, я его чуть не задавила. Выезжала на дорогу по подъездной дорожке и не заметила его. Мне повезло, а ему — тем паче, что его только отбросило к дереву. Я перепугалась, но он сказал, что с ним все в порядке, и хотел уехать восвояси. Но я настояла, чтобы он зашел к нам в дом и выпил чашку чая. — Она грустно улыбнулась. — Я все стремилась выработать у себя японский взгляд на вещи. Его отказ я приняла за проявление вежливости. Но он зашел, однако.
— И что произошло потом?
— Что? — Жюстина испуганно посмотрела на него. — Не знаю, право. Не помню. По-моему, просто попил чаю и ушел.
— Но это не все, что произошло, — сказал Николас. — Этот велосипедист был Сендзин Омукэ.
— Точно. Он так назвался. Я теперь вспомнила.
— Это был дорокудзай, Жюстина.
Она опять задрожала, и ее глаза наполнились слезами.
— О Ник, что произошло? Что он со мной сделал? Я ничего не помню...
— Я знаю, что он сделал, — ответил Николас, хотя не знал ровным счетом ничего. — Я этим займусь. — Однако он не знал, сможет ли он заняться этим и что из этого получится. Он подумал, стоил ли говорить ей сейчас о том, что он, оказывается, прирожденный тандзян. Не испугает ли это ее еще больше?
Он увел ее в гостиную, где было просторнее и светлее, налил ей немного виски.
— Что он сделал со мной? — настаивала Жюстина.
— Он хочет добраться до меня через тебя. Она отхлебнула виски, вздрогнула всем телом. — Может, он хочет убить тебя моими руками, как Сайго?
— Сомневаюсь, — ответил Николас. — Этому я нужен сам. Его не удовлетворит моя смерть от чьих-либо рук, кроме его собственных.
Глаза Жюстины были широко открыты от ужаса.
— Ник, ты отдаешь себе отчет, что ты такое говоришь?
Никогда в жизни Николас не любил так свою жену, как теперь. Он крепко поцеловал ее в губы, чувствуя необыкновенную нежность в сердце.
— Не беспокойся, милая, — сказал он. — У Сендзина была возможность убить меня еще в кабинете д-ра Ханами, но он почему-то не сделал этого. Для меня это хорошо, а для него — не очень. Есть у японцев древняя поговорка: если тебе не удалось убить врага, копай две могилы сразу.
Жюстина обмякла в его руках.
— О Боже, опять смерть за смертью. — Она прижалась лицом к его груди. — Неужели нет другого пути? Конечно же, должен быть. — Она подняла на него глаза. — Давай убежим отсюда куда-нибудь, все равно куда. Мне бы только... — Она остановилась, увидев выражение его лица, подтвердившее ее худшие подозрения.
— Нет, видать, есть только один путь. Потому что ты — это ты, и у тебя не может быть другого пути. Так тому и быть. — Она сжала его руку своей. — Приемлю все, чему суждено быть. Карма. Потому что я люблю тебя и только тебя. — Она медленно взяла его руку и прижала ее к своему животу. — Но только я хочу, чтобы ты знал, что наше будущее неразрывно связано с будущим того, кто сейчас во мне. Обещай, что ты сделаешь все от тебя зависящее, чтобы не поставить его будущее под угрозу.
— Жюстина, ты хочешь сказать... — но он уже отлично понял, что она хотела сказать, — ...что у нас будет дитя?
— Ты рад?
— Я? Еще бы! — ответил он, целуя ее. — А когда?
— Ранней весной.
— Ребенок, — раздумчиво произнес Николас, все еще прижимая руку к ее животу.
— Уж этого мы убережем, Ник, — заверила она, прижимаясь к нему всем телом. — Это я тебе обещаю. Он будет жить, вырастет. Его будущее будет нашим будущим.
Николас поднял ее на руки, отнес на диванчик. Они легли, прижавшись друг к другу, их руки тянулись к тем частям тела, к которым каждый из них стремился по-своему в эти жуткие месяцы разлуки, страха, разочарования, — но не безразличия, только не безразличия...
Над ними, в их подводном царстве, было все спокойно: морской ангел шевелил своими прозрачными плавниками-крыльями, а зубатка, объевшись, спала, уткнувшись носом в нишу между двумя пластиковыми деталями останков затонувшего корабля.
Пламя страсти уже бушевало в них, то самое сладкое пламя, которое они всегда ощущали в себе в предыдущие моменты близости, когда они отдавались друг другу с таким самозабвением, что весь мир вокруг них плавился в этом зное. Пальцы Жюстины уже расстегивали ему рубашку, отбрасывали ее с груди назад. Он трогал языком ее губы, уши, впадинку на горле.
— Давай же, давай, — шептала она.
Николас начал стягивать с нее свитер, но она застонала:
— Нет, нет. Я хочу тебя сейчас, сразу, немедленно, — расстегивая его пояс дрожащими от нетерпения пальцами.
У Жюстины под джинсами ничего не было, поэтому он сразу же вошел в нее. Она помогала ему, извиваясь всем телом, подпихивая себя руками.
— Боже мой! Как давно тебя не было! Как давно! — Ее бедра двигались вверх-вниз, она вся горела, и губы ее все шептали: — Давай, давай! — почти религиозное заклинание или благодарственная молитва. Ее бедра все увеличивали и увеличивали темп, пока он не смог больше вынести этой сладкой муки, и не взорвался внутри нее. В этот миг они были единственным достоянием друг друга, и ничего больше от этой жизни им было не надо.
Кузунда Икуза был в Восточном саду императорского дворца — единственном месте в районе дворца, открытом для посещения народа. Отсюда открывался прекрасный вид не только на сам дворец, но и на сад с его традиционными цветущими кустарниками и деревьями и низкими декоративными постройками, такими же древними, как и сам дворец. Еще отсюда было хорошо видно огибающую дворец дорожку — излюбленное место для любителей бега трусцой, не обращающих внимания на смог, висящий над дорогой за рвом, наполненным водой. Но не бегать пришел сюда Икуза.
Было половина седьмого розового токийского утра, и он без труда разглядел приближающегося к нему Мадзуто Иши, вице-президента «Сато Интернэшнл», ключевую фигуру в операции по слиянию «Сато» и «Накано». Когда он позвонил Икузе накануне вечером, тот сразу согласился встретиться.
Икуза подходил к этому маленькому человечку с осторожностью, но без подозрительности, возможной при других обстоятельствах. Обычно люди Тандзана Нанги отличались лояльностью, удивительной даже для, этой страны, где лояльность почиталась превыше всего. Но сделка по слиянию с «Накано», а особенно детонация от взрыва мины, которую Икуза подложил под контракт, стрясла с дерева дружбы немало листьев. В первый раз за всю свою историю «Сато» оказалась в серьезной беде. Все знали источники этой беды, то, как трудно будет от нее отделаться. Этого и добивался Икуза: ему надо было пошатнуть доверие к Нанги, посеять тревогу в сердцах его людей.
Таким образом, звонок от Мадзуто Иши не был такой уж неожиданностью. Только одно несколько удивило Икузу — то, что о встрече попросил человек, стоящий так высоко в иерархии концерна. Но это было скорее добрым предзнаменованием. Впервые за последние несколько дней — с тех пор, как он отделался от человека, шпионившего за ним и Киллан, — он позволил себе хоть неполную, но все же радость торжества. Он был на пороге великих возможностей, открываемых для него последними хитроумными операциями.
Двое мужчин приветствовали друг друга по заведенному ритуалу и начали круговое движение по саду. Занимался новый день, и великий город, раскинувшийся за рвом, медленно просыпался. Икуза физически чувствовал нервозность своего собеседника. Хотя Икуза обстоятельно познакомился с верхушкой руководства «Сато» еще в период подготовки к своей операции, он еще раз посмотрел досье, заведенное на Иши, чтобы проверить, не забыл ли он каких-нибудь важных деталей, касающихся его личности.
Иши работал в «Сато» двадцать лет и внес существенный вклад в развитие концерна. Это был маленький, можно сказать, крошечный человек с быстрыми, умными глазами, чудовищно увеличиваемыми толстыми стеклами очков. Его единственным пороком была страсть к игре — весьма обычное занятие японцев в свободное от работы время.