Кипучий, радостный, как раб, порвавший цепи.
Сбылась твоя мечта: с высот небес твой взгляд
Два моря озирал, холмы, долины, степи.
Ты суеты земной услышал вечный гул
И бесприютных звезд увидел ход бесцельный,
Но, вместо радости, в познанье почерпнул
Безвыходную скорбь и ужас беспредельный.
С тех пор среди небес томишься ты один,
Безмолвный, сумрачный, как в скорби царь могучий.
Не посягнет орел, едва дерзают тучи
Подняться до твоих нетронутых седин.
Но не бесплодна скорбь титана.
Лишь только вешнее тепло
Твое суровое чело
Начнет лобзать, и солнце, рано
Зажегшись в яркой синеве,
Прильнет к седой твоей главе, —
Ты, скрывшись пологом тумана,
Тихонько плачешь… И, родясь
От слез твоих, бегут потоки
И в грудь земли, как жизни соки,
Путями тайными струясь,
Плодотворят холмы и долы.
Земля готовит пир веселый.
А ты, создавший этот пир
Своими чистыми слезами,
Стоишь, всем чуждый, и на мир
Взираешь скорбными очами.
«Волнуется море безбрежное нив…»
Волнуется море безбрежное нив;
Как остров, средь них спит недвижно кладбище.
Кто море труда переплыл, опочив,
На острове мирном находит жилище.
Волнуются нивы — колосья шумят,
Шумят об одном: о труде бесконечном.
Кресты на могилах им внемлют и спят,
И снится им сон о забвении вечном…
СРЕДИ ПОЛЕЙ
Весенний день. Свежо. Равниной гладкой
Чернеют вкруг убогие поля.
Бредет мужик за тощею лошадкой,
Ведя соху. Проснись от дремы сладкой,
Проснись, о скудная земля!
— Здорово, дед! «Здорово!» Молчаливый,
Он отошел, не обернув лица…
Угрюмый сын бесплодной, чахлой нивы,
Привет тебе, о пахарь терпеливый,
Привет от грустного певца!
________
Из омута столицы развращенной
К тебе больной и кроткий я пришел.
В твоей судьбе, веками отягченной,
В твоей тоске, глубоко затаенной,
Я жребий собственный прочел.
И я, как ты, над нивою бесплодной
Тружусь всю жизнь — над нивою сердец.
И на меня за подвиг благородный
С насмешкою презрительно-холодной
Глядит ликующий глупец.
И я, как ты, свой труд неблагодарный,
Заветный труд, восторженно люблю.
И я в душе от глаз толпы коварной
На лучший век — свободный, лучезарный,
Надежду робкую таю.
В тот век и мне от родины счастливой
Венец, быть может, дастся как тебе…
Угрюмый сын бесплодной, чахлой нивы,
Привет тебе, о пахарь терпеливый,
Привет от брата по судьбе!
«Есть гимны звучные, — я в детстве им внимал…»
Есть гимны звучные, — я в детстве им внимал.
О, если б мог тебе я посвятить их ныне!
Есть песни дивные, — злой вихорь разбросал
Их звуки светлые по жизненной пустыне…
О, как ничтожно все, что после я писал,
Пред тем, что пели мне в младенческие годы
И голоса души, и голоса природы!
О, если бы скорбеть душистый мог цветок,
Случайно выросший на поле битвы дикой,
Забрызганный в крови, затоптанный в песок, —
Он бы, как я, скорбел… Я с детства слышал крики
Вражды и мук. Туман кровавый заволок
Зарю моих надежд прекрасных и стыдливых.
Друг! Не ищи меня в моих стихах пытливых.
В них рядом встретишь ты созвучья робких мук
И робких радостей, смесь веры и сомнений.
Я в сумерки веков рожден, когда вокруг
С зарей пугливою боролись ночи тени.
Бывало, чуть в душе раздастся песни звук,
Как слышу голос злой: «молчи, поэт досужный!
И стань в ряды бойцов: слова теперь не нужны».
Ты лгал, о голос злой! Быть может, никогда
Так страстно мир не ждал пророческого слова.
Лишь слово царствует. Меч был рабом всегда.
Лишь словом создан свет, лишь им создастся снова.
Приди, пророк любви! И гордая вражда
Падет к твоим ногам, и будет ждать смиренно,
Что ты прикажешь ей, ты — друг и царь вселенной!
«По сонным улицам, как призрак сна, я шел…»
По сонным улицам, как призрак сна, я шел,
Тоску движеньем усыпляя.
И вот пред домом стал, где юношей провел
Пять лет, учась и размышляя,
Где вдохновения порой ко мне тайком
Как духи светлые слетали
И тотчас в пустоту, царящую кругом,
Пугливым роем исчезали;
Где я — то сам мельчал средь общей пустоты,
То вдруг над бездною сомнений
Вздымался до такой надзвездной высоты
Надежд и светлых откровений,
Что, на земную твердь упавши вновь, душа
От боли стонет и поныне…
О, комнатки мои! Под чьей рукой шурша
Вон опускаются гардины?
Безумец ли, как я, по прихоти мечты
То в рай, то в ад вас превращает,
Томится ли больной, иль жрица красоты
Любви продажей оскверняет?..
Куда укрылись вы, минувших дней мечты,
Куда вы в страхе отлетели?
Вы на меня ль теперь глядите с высоты,
Или скитаетесь без цели?
Увы! Вас нет нигде… В одних мечтах людей
Живут мечты. Что грудь волнует,
Что сердце жжет огнем желаний и страстей, —
Того нигде не существует…
Все оставляет след. Сотрутся в пыль цветы,
Родится пар от тучки бледной,
Лишь сердца гордого кипящие мечты
Сверкнув, уносятся бесследно,
Как звук приснившийся, как позабытый сон,
Как блеск мимоидущей тучи…
О сердце! Знать, твой стук лишь погребальный звон,
Которым каждый миг летучий
Свои мечты навек хоронишь ты с тоской,
Пока настанет миг печальный —
И ты само навек уснешь, и над тобой
Трезвон раздастся погребальный…
В ДНИ НЕДУГА
Вскочил я в полночь на постели
И с криком сжал больную грудь.
Как будто гири в ней висели,
Как будто уголья горели.
Хотел я и не мог вздохнуть.
И кашля трудного раскаты
Звучали долго в тишине,
А после на подушке смятой
Увидел кровь я при луне.
Мой друг! Таила ты напрасно
Врачей печальный приговор.
Я вспомнил твой пытливый взор,
И все в былом вдруг стало ясно.
Смерть — зловещее слово! увы, для меня уж не слово!
Смерть подкралась ко мне и шепнула: я здесь.
Смерть дохнула на грудь мою бурей суровой
И, как в бурю тростник, содрогнулся я весь.
Смерть, как ястреб в добычу, мне в душу вцепилась
И над бездной отчаянья с нею парит.
Смерть над сердцем моим, как змея наклонилась,
Как змея над гнездом, поднялась и глядит.
Смерть за мною следит, как тюремщик сердитый,
Даже в тайных мечтах, даже в сумраке снов.
Смерть вошла в мою мысль, как паук ядовитый,
И оттуда плетет на весь мир свой покров.
Все, что нежило слух, что ласкало мне зренье, —
Воздух, волны, земля и небесная твердь,
Каждый вздох мой, и каждое сердце биенье, —
Все твердит одно слово, и слово то — смерть.
Как жертвы бледные, осилив первый страх,
Взывают с воплями к полночному злодею
И молят пощадить, упав пред ним во прах,