- Просто не хочу, чтобы в мое отсутствие он спалил дом, - пожал плечами Хенрик.
...Неделя сборов прошла быстро и на редкость суматошно. Поначалу мысль о предстоящем путешествии вызвала у Алька настоящий ажиотаж. Вот так, вживую, посмотреть на незнакомый мир было довольно интересно. Пока что Альк решил твердо придерживаться версии, что рано или поздно он все же сумеет вернуться назад, а до тех пор разумнее всего было получше изучить местные нравы. Разумеется, не для того, чтобы потом писать отчеты в Петербургское Этнографическое общество - мгновенно угодишь в дом для умалишенных - а хотя бы просто для себя. Неплохо было бы вести какие-нибудь записи, - невольно размечтался Альк и с ностальгией вспомнил маленькую записную книжку, которую у него отобрали стражники. Кстати сказать, вместе с его одеждой и часами.
Интересно, что эти невежи сделали с брегетом. Чего доброго, таскают на цепочке, как простое украшение.
Но старыми отцовскими часами Александр и дома почти не пользовался, а вот книжки было жаль. Сейчас она бы ему очень пригодилась. Делать свои путевые записи на местной волокнистой, шершавой бумаге было, вероятно, очень неудобно, но проверить это у Свиридова не было никакой возможности, так как бумаги и чернил у него не было.
Альк долго собирался с духом, чтобы обратиться с просьбой к ройту Ольгеру. Казалось бы, что тут такого? Вспыльчивостью ройт не отличался. Альк неоднократно повторил себе, что в самом худшем случае Хенрик всего лишь посмеется над слугой, который занимается подобными прожектами вместо того, чтобы сосредоточить все свое внимание на оттирании кастрюль и на уборке конского навоза. Но, в конечном счете, от насмешек до сих пор еще никто не умирал.
Но когда Альк, уткнувшись взглядом в пол, все-таки изложил Ольгеру свою просьбу, ройт даже не подумал сказать "нет". Жаль только, "да" он тоже не сказал. Ройт выбрал нечто среднее.
- Зачем? - осведомился он, расчесывая гриву Янтаря - поскольку разговор происходил в конюшне. - Письма писать тебе, если я верно понял, некому. Очередной блестящий план побега?..
Впрочем, тон у Ольгера был вполне мирным, и Альк попытался кое-как растолковать ему, что именно он собирается писать. Пока он говорил, мужчина положил на полку щетку и скребок и привалился к косяку, внимательно слушая Алька, а в конце концов вздохнул.
- М-да. Стоит мне подумать, что ты меня уже вряд ли чем-то удивишь... - ройт не закончил фразы и, взглянув на вытянувшееся в предчувствии отказа лицо Алька, пожал плечами. - Чернила и бумагу я тебе, положим, дам, не жалко. Только занимайся своей писаниной там, где тебя никто не увидит. Здесь у нас не очень-то привыкли, чтобы чей-то серв устраивался в укромном уголке и вместо исполнения своих прямых обязанностей начинал марать бумагу. Шелковинку ты уже почистил?..
- Да, ройт Ольгер.
- Тогда выводи ее из стойла. Подберем тебе седло.
- Седло?.. - в груди у Алька заворочалось недоброе предчувствие.
- Ну да, седло. Янтарь на себе никого чужого не потерпит, значит, остается только Шелковинка. Что ты на меня таращишься? - нахмурился мужчина.
- Ройт Ольгер, я так не смогу! - запротестовал Альк. - Я в жизни не сидел на лошади. Ну, может, только в детстве.
Ройт прищурился.
- То есть верхом ты ездить не умеешь?..
Альк ожесточенно помотал головой.
- А почему раньше не сказал? - осведомился Хенрик обманчиво-мягким тоном. Альк поежился. С такими интонациями ройт обычно разговаривал с придурковатым Лесли.
- Не подумал, - честно сказал Альк.
- Угу. Зато чернила и бумагу ты у меня попросить додумался, - вздохнул мужчина. - Ладно. Бери Шелковинку и веди ее во двор. Будешь учиться.
Альк с трудом удержался, чтобы не напомнить, что они выезжают послезавтра. Научиться чему-либо за подобный промежуток времени казалось невозможным. И вдобавок у Свиридова было сложившееся - и весьма пессимистическое - представление о своих способностях к езде верхом.
Зато ройт Ольгер почему-то оживился. "Нашел новую забаву" - мысленно определил для себя Альк. Но злиться на кого-нибудь, кроме себя, сил уже не было.
Надев седло и подтянув подпругу - к этим действиям он уже так привык, что мог бы повторить их даже среди ночи, не успев еще продрать глаза - Альк со второй попытки кое-как взобрался на Шелковинку. Умная кобыла удивленно покосилась на него через плечо, а Ольгер выразительно скривился, но занудствовать и делать замечания не стал. Альк очень скоро понял, почему. За следующие пару часов Альк столько раз падал и залезал в седло по-новой, что в конце концов это начало получаться у него как бы само собой. Во всяком случае, в сравнении со всем остальным это стало казаться сущим пустяком. Первое время главным чувством Алька оставался страх. Шелковинка, которую он привык чистить, седлать и угощать подсохшими лепешками, из невысокой и покладистой кобылки превратилась в поразительно большое, сильное, и, как казалось самому Свиридову, неуправляемое существо. На Алька оно обращало столько же внимания, как на присевшую к себе на спину муху, и слушалось только отрывистых команд Хенрика Ольгера.