Альк остановился и напомнил самому себе, что пишет вовсе не об Ольгере, а о порядках в этом новом и пока малоизвестном мире.
Здесь есть армия и, кажется, уже изобрели аналог пороха, но все носят при себе холодное оружие. Лотар, похоже, расположен в метрополии. Есть и колонии, оттуда доставляют каффру (точное подобие нашего кофе). Очевидно, доставлять ее сюда стали сравнительно недавно, и она пока не получила особого распространения. Большинство здешних жителей пить каффру не привыкли. Полковнику Годвину она определенно не понравилась, зато ройт Ольгер выпивает три-четыре чашки утром и столько же вечером. Это похоже на болезнь, которую французы называют кофеманией.
Тьфу ты, опять. Историк, называется! Вместо полезных сведений о новом мире - перечень каких-то глупых, никому не нужных бытовых подробностей. А ведь хотел писать серьезное исследование, способное однажды пролить свет на важные для физики, истории и астрономии вопросы.
Местные понятия о социальной справедливости нелепы, - с чувством записал Свиридов, зачеркнув две предыдущие строки. - Повсюду процветает рабство и холуйская угодливость. Сословное устройство в целом мало отличается от нашего. Есть высшая аристократия, за ней идет военное сословие, чем-то похожее на русских офицеров века эдак восемнадцатого. Удивительно, но женщины здесь, кажется, вполне эмансипированы - во всяком случае, ройт как-то раз обмолвился, что от последней раны его вылечила женщина, служившая в походном лазарете. Если слабый пол здесь допускают до военной медицины, то, скорее всего, в остальном он тоже не испытывает никаких особых ущемлений. Милькису с Лопахиным бы обязательно понравилось. Помнится, они целыми вечерами напролет теоретизировали о женщинах в медицине, женщинах в образовании и женщинах черт-знает-где-еще, чуть ли не в угольных шахтах. Есть и еще один серьезный плюс - до сих пор я не сталкивался со следами религиозных суеверий. Духовенство здесь, кажется, есть, но того мракобесия, с которым ассоциируются Средние века или даже Новое время в нашем мире, совершенно не заметно. Ольгер даже не подумал поинтересоваться моим вероисповеданием. Что, в общем-то, и к лучшему. Едва ли они в этом мире уже доросли до атеизма.
Отдельно следует сказать о рабстве. Здесь есть сервы - это что-то вроде наших крепостных до шестьдесят первого года. Меньшую часть сервов составляет личная прислуга - эти не работают в полях, а живут в доме у своих хозяев и работают бесплатно, за еду. Судя по поступкам ройта Ольгера, хозяева не ставят под сомнение свое право бить домашних слуг.
Альк почувствовал, что самым глупым манером краснеет. Как-то несерьезно было называть битьем десяток подзатыльников, полученных за время службы ройту. А писать о взломе секретера и последовавшей за ним сцене бывшему студенту и подавно не хотелось. На второй месяц жизни в этом мире становилось ясно, что в идее ройта отлупить его за кражу не было ничего странного. Скорее, удивительным следовало признать то, что Ольгер его все-таки не тронул.
Несмотря на это, некоторые аристократы - в том числе и сам ройт Ольгер - своих слуг не бьют, - немного поразмыслив, дописал Свиридов рядом с предыдущей фразой. Вообще, похоже, что Хенрику Ольгеру не чуждо представление о человеческом достоинстве и даже равенстве людей. Конечно, в этом отношении мышление у него совершенно архаичное, но ведь с волками жить - по волчьи выть. У них тут ни французской революции, ни Маркса пока не было, и вообще прогресс свернул куда-то не туда. Ройт Ольгер кажется вполне гуманным человеком. Он...
Сообразив, что нить повествования опять ушла куда-то не туда, Альк зло встряхнул рукой, и по шершавому, чуть желтоватому листу мгновенно расползлась уродливая клякса.
Ладно, видимо, он попросту слишком устал после "урока верховой езды" - вон даже Ольгер сжалился и отослал его наверх вместо того, чтобы опять гонять по разным поручениям. Когда они доедут до Вороньей крепости, нужно будет переписать вступление к задуманному путевому дневнику, изъяв из текста лишние упоминания об Ольгере и сделав стиль заметок более сухим и наукообразным. А пока и так сойдет.
Альк бережно свернул несколько исписанных листков в трубу и сунул их в особый кожаный чехол, выданный тем же Ольгером. А потом наконец-то растянулся у себя на лежаке, чувствуя ноющую, но по-своему приятную боль в усталых мышцах.
Хенрик не соврал; они и в самом деле выехали на рассвете, хотя с точки зрения Свиридова, была еще глухая ночь. Небо едва-едва успело посветлеть, и сентябрьский воздух был пронзительно холодным. После вчерашних упражнений попытка сесть в седло обернулась настоящей пыткой, и перспектива путешествовать верхом, еще накануне представлявшаяся Александру исключительно заманчивой, внезапно показалось совершенно не такой приятной. Одна беда - его мнения никто не спрашивал. Хорошо еще, что Ольгер по какой-то непонятной прихоти решился взять его с собой, а не оставил дома вместе с Квентином и туповатым Лесли. Пока ехали по городу, и лошади шли шагом, было еще терпимо, но за городом ройт Ольгер пустил Янтаря рысью, и Свиридов вспомнил все известные ему ругательства - сначала русские, потом услышанные в этом мире. Здесь, по-видимому, считалось в порядке вещей ехать без остановок несколько часов подряд, во всяком случае, когда они остановились в первый раз, чтобы напоить лошадей, солнце было уже довольно высоко над горизонтом. Альк кулем свалился с Шелковинки в придорожную траву, бессильно растянувшись прямо на земле. Ему казалось, что все тело ниже пояса успело превратиться в один большой синяк. Вдобавок ко всему, Альку мучительно хотелось спать. Но отдохнуть ему не дали.