— Что ты намерен делать прямо сейчас, Ариэль? — наконец спросила она.
— Даже не знаю. Сейчас нет смысла что-либо делать. В наш домик в пустыню уж точно незачем возвращаться.
— Мои ковры… — вздохнула Иоланда, словно иронизируя над собой.
— Нам надо остаться в столице… — начал, не торопясь, решать Ариэль. — Магистру сейчас нет смысла что-либо объяснять и невозможно предложить свои услуги, потому что он пока не поймёт, чем именно я смогу быть полезен. Я, пожалуй, попрошу отпуск… Лучше даже — бессрочный отпуск… И сам к магистру не пойду… Пошлю рапорт с гонцом. А тем временем мы немного осмотримся в происходящем.
Глава III, в которой Ариэль и Иоланда видят первые дни нового мира
Вопрос с отпуском разрешился на удивление быстро. Не успел Ариэль отправить рапорт, как через пару часов получил его обратно с короткой визой: «Разрешаю» и расписался в ознакомлении. По той поспешности, с которой магистр подмахнул рапорт, Ариэль почувствовал, насколько тот был рад его решению. Не трудно было догадаться, что с некоторых пор глава Ордена видит в непонятном рыцаре проблему, и если проблема сама заявляет о своём желании исчезнуть, так главное — не дать ей времени передумать. Ариэль не помнил того времени, когда он не состоял на службе, а потому сейчас чувствовал себя очень странно. В душе — непривычная лёгкость, вызванная, видимо, отсутствием непрерывного груза ответственности, но одновременно с этим иногда накатывало ощущение непривычной тяжести, вызванное пониманием, что теперь за него никто и ничего не решит. Он был свободен теперь не только от давления, но и от попечения Ордена о нём.
Днями они гуляли с Иоландой по городу, который знали с детских лет до последнего камня, но скучно им не было, потому что город с каждым днём становился всё более неузнаваемым, теперь здесь на каждом шагу происходило то, чего раньше и представить себе было невозможно. Однажды, едва выйдя из дома, они попали в пыльную бурю, каких никогда раньше в царстве не было. Солнце померкло, город исчез в непроницаемой серой пелене, сильный ветер набивал пылью и рот, и нос, и глаза. Ариэль прижал Иоланду к груди, закрыв своим плащом. Так они стояли очень долго, пока буря не стихла. Открыв глаза, Ариэль увидел, что их белокаменная столица стала теперь серокаменной. Пыль лежала на всём и, как позднее выяснилось, она въелась во все поверхности, вытереть её было невозможно. Всё, конечно, становилось чище, если его вытереть, но не до прежней белизны. Они вернулись домой, Иоланда сразу же бросилась стирать одежду и через некоторое время растерянно сказала:
— Ариэль, твой плащ не отстирывается.
— Что, совсем?
— Сколько смогла — отстирала, но он теперь не белоснежный.
— Новый плащ для нового мира, — усмехнулся Ариэль. — Как я хотел бы, чтобы это стало самой большой проблемой, но вряд ли.
В тот день они уже никуда не пошли, а на следующий день их больше всего удивили лица людей в городе. На большинстве из них читалась растерянность. Словно люди, прислушиваясь к своим душам, обнаружили там много неожиданного и не могли понять, что это такое и что с этим делать. Под прямым взглядом теперь многие отводили глаза, как будто стеснялись того, что можно было в них прочитать. Доброжелательных улыбок стало куда меньше и те, которые остались, выглядели вымученными, неестественными, как исполнение привычного ритуала, смысл которого теперь уже никто не понимает. Многие лавки были закрыты, их хозяева, похоже, не чувствовали себя в силах предстать перед земляками.
Они зашли в лавку Иоланды, где по стенам висели её ковры. Иоланда не была здесь всего три дня, но смотрела на всё так, словно вернулась сюда из многолетнего путешествия.
— Здесь есть что-нибудь, чем ты особенно дорожишь? — спросил Ариэль.
— Я пока не очень понимаю, что это значит. Раньше я была готова подарить любому человеку любой свой ковёр, кроме того, на котором дерево Сифа, но он у нас дома.
— Посмотри на всё внимательно и простись со всем этим, или надо вешать замок.
— Замок? — Иоланда от души рассмеялась. — Только благодаря твоим рассказам о внешнем мире я могу, кое-как и то с трудом представить себе, что такое замок, но в царстве, полагаю, до сих пор ни одного замка не отыскать.
— Да, прости, я сказал глупость. Тогда прощаемся с коврами. Всё растащат или уничтожат.
— Я так и не поняла, зачем, почему?
— Это не объяснить. Сама всё увидишь и поймёшь, — Ариэль некоторое время подавленно молчал, а потом вдруг выпалил: — Давай махнём завтра на самоцветную реку?
Иоланда захлопала в ладоши от этой идеи, которая показалась ей превосходной, но она ещё не знала, что имеет ввиду Ариэль. Когда на следующий день они верхами лёгкой рысью приближались к реке, то не услышали привычного шуршания камушков, которое раньше было слышно издалека. Предположение Ариэля подтвердилось: река стояла, она по-прежнему была полна самоцветов, но они теперь пребывали без движения.
— Давай наберём большой мешок камней, — предложил Ариэль.
— Дорогой, ты начинаешь впадать в детство?
— Нет, дорогая, я начинаю впадать в старость. Хотя, конечно, ещё побарахтаемся.
— Ах да, я вспомнила, ты рассказывал, что во внешнем мире за один такой камушек можно приобрести много всякой всячины, но вряд ли у нас так будет, ведь в царстве всего полно: и еды, и одежды, и домов.
— Не имеет значения, сколько у нас всего, скоро никто ничего просто так не отдаст. Каждый начнёт думать: «Чего ради, я должен отдать задаром то, над чем столько трудился?».
— Но ведь тогда он и сам ничего задаром не получит.
— Совершенно верно. Сначала люди растеряются. Потом придумают менять козу на пять плащей или телегу хлеба на ящик металлический изделий. Потом заметят, что всё это не вполне удобно и начнут искать какой-нибудь компактный эквивалент стоимости товара, а самоцветы идеально для этого подходят.
— Эквивалент… надо записать это слово… Так не запомню…
— Неплохая мысль… — в тон ответил Ариэль. — Ты даже не представляешь, что здесь начнётся. Замки появятся здесь очень скоро, но для начала все разграбят и испохабят.
— Ариэль, твои пророчества похожи на безумие, — прошептала Иоланда.
— Да какие там пророчества… Человек, которого окунули в бочку с дерьмом, никогда не забудет этого запаха, и если он заранее знает, как будет пахнуть, он ещё не пророк.
— Это так грубо…
— Прости.
— Ничего, привыкну. Ведь надо привыкнуть, да?
— Да… А что касается безумия… Я всё ждал, когда ты произнесёшь это слово… Люди действительно безумны, Иоланда, а я — один из них и отличаюсь от большинства только тем, что нисколько не обольщаюсь относительно самого себя.
— Нет, я вовсе не считаю тебя безумным, но те картины, которые ты рисуешь, выглядят безумными. Оказывается, я ничего не поняла в твоих рассказах о внешнем мире.
— И никто бы не понял, если бы сам через это не прошёл.
— Но почему нельзя было оставить наш мир таким, каким он был? Ведь он был очень хорошим, добрым.
— Он никогда не был добрым, Иоланда. Мне трудно тебе это объяснить, но того нашего мира вообще не может быть. Он — нереальный, выдуманный. Это просто затвердевшая мечта.
— А я? Меня тоже не было? Я — выдумка?
— Ты была, есть и будешь. Ты для меня загадка, Иоланда. Мне кажется, ты никогда не принадлежала к прежнему царству пресвитера Иоанна. И встретились мы с тобой не в том и не в этом мире, а словно вне всех миров. Сейчас мне кажется странным, что я никогда не спрашивал тебя о твоих родителях, как будто ты возникла из небытия в тот самый момент, когда я тебя увидел.
— Нет, я возникла чуть раньше, а откуда — сама не знаю. Сколько себя помню, я всегда жила в своём домике одна. Когда я была совсем маленькой, добрая соседка приходила ко мне, чтобы приготовить еду, постирать, и меня всему этому учила. Потом я стала взрослой, соседка куда-то переехала, и спросить, откуда я взялась, было уже некого, а в детстве у меня такого вопроса не возникало.