Все переглянулись в полной тишине.
– Тогда давайте рассмотрим, что мы имеем. Падающие звезды. Красные листья. Молния. Стая китов.
Тут в дело вмешался Ьолотников-Лесков, до сих пор задумчиво и отстраненно сидевший в самом дальнем углу, поглаживая свою короткую элегантную бородку. Голос столь выдающегося государственного деятеля сразу привлек к себе всеобщее внимание, включая даже тех, кто не соглашался с его политикой.
– Не могу ничего предложить, – он вздохнул и развел руками, – в объяснение падающим звездам, красным листьям или же молнии. Но мне кажется, я могу объяснить появление китов. Мадам Кот-тен, – он поклонился полной даме в голубом платье, которая с улыбкой кивнула ему в ответ, – является корсетницей. А частью любого корсета – грубо говоря – является убитый кит. Китовый ус, понимаете? Мне кажется, можно предположить, что ее присутствие среди нас – которое благодаря ее исключительной теплоте и жизнерадостности так нас всех воодушевляет, – так сказать, «вызвало» китов. Привлекло их, завлекло, приманило, назовите это как угодно.
Мадам Коттен, обмахивая веером раскрасневшиеся щеки, сказала, что и в самом деле знает случаи, когда дамы видели китов, если она – мадам Коттен – была где-то поблизости.
Болотников-Лесков благодарно покивал ей, покраснев как мальчик.
Разумное или почти разумное объяснение появления китов приободрило собравшихся, и несколько человек набрались смелости рассказать о явлениях, свидетелями которых они были, но оказались слишком напуганы, чтобы о них упомянуть. Пастор-лютеранин сказал с неуверенностью в голосе, что видел грудь, летящую сквозь тисовую рощу, когда как-то вечером перед обедом поднимался по тропинке к церкви.
– Сначала я решил, что это летучая мышь, – сказал он, – но сосок был виден совершенно отчетливо.
Седоволосая женщина с объемистым бюстом призналась, что ей недавно удалили грудь из-за того, что та непрерывно росла. Майор Лайонхарт поблагодарил ее за откровенность, и среди присутствующих пробежал сочувственный шепот. Фогель, совершенно желтый, заявил, что, как ему кажется, он видел окаменевший эмбрион, плававший в мелких водах озера, но это с тем же успехом могло быть куском окаменелого дерева. Его сестра, начиная плакать, призналась, что лет десять тому назад сделала аборт. После этого наступила болезненная тишина, и каждому стало ясно, что Фогель ничего об этом не знал. Лицо у него задрожало, и майор ощутил прилив сочувствия к этому иссушенному немецкому адвокату.
Сестра Фогеля уже неудержимо рыдала. Звук был сухой, мучительный, почти невыносимый для слуха; и мужчины, которые не моргнув глазом пережили и наводнение, и пожар, теперь торопливо закуривали сигареты и сигары, чтобы немного успокоить нервы. Все почувствовали огромное облегчение, когда пастор перегнулся через Фогеля, ласково, но твердо взял женщину за руку и повел ее из комнаты, пробираясь между постояльцами и бильярдным столом. Пока они шли к выходу, сидевшие поодаль видели, как жена пекаря подталкивает мужа локтем и что-то ему шепчет, а он отрицательно качает головой. Но когда снова воцарилась тишина, пекарь встал на ноги и, по-рабочему невнятно и едва слышно, рассказал о том, как видел матку, скользившую через озеро. Он был там совсем один, удил рыбу. Матка едва касалась поверхности воды и вскоре исчезла.
– Порой разное может померещиться, когда удишь рыбу один, особенно на заре или в сумерках. Но то было точно, о чем я говорю.
Он уселся, взглядом ища у жены поддержки.
Внимая комично-простонародному акценту пекаря, майор Лайонхарт не смог удержаться от усмешки, выказавшей его желтые зубы, хотя он и пытался притвориться, что играет желваками; даже Болотников-Лесков, несмотря на все свои революционные идеалы, украдкой улыбнулся. Майор спросил, не видел ли кто-нибудь еще скользившей по воде матки. В тишине кто-то предположил, что пекарь видел каравай хлеба, и раздались смешки, снявшие напряжение. Но все тот же анонимный мужской голос, раздававшийся из тени в углу, проскрипел:
– А ледники кто-нибудь видел? В горах, наверху. Эти слова стерли все улыбки, и в комнате опять повеяло холодом.
То тот, то другой постоялец пытался объяснить падающие звезды, молнию, красные листья и ледники. Ни одно из этих объяснений не прозвучало убедительно, даже для тех, кто их выдвигал. Закрывая собрание, майор призвал всех быть бдительными. Болотников-Лесков от имени всех присутствующих поблагодарил майора – по рядам опять пробежал согласный шепоток – и предложил, чтобы, оказавшись свидетелями еще какого-нибудь необъяснимого явления, они сразу же ставили бы в известность майора, который будет облечен полномочием созвать собрание вновь, если и когда сочтет это необходимым. Это предложение было встречено приглушенными возгласами одобрения.
Когда постояльцы попарно поднимались вверх по лестнице, пекарь обнаружил, что идет рядом с престарелой сиделкой. Та воспользовалась случаем рассказать ему, что ее внучатая племянница, которая сегодня почувствовала себя дурно и рано легла спать, месяц назад подверглась операции по удалению матки.
– Я привезла ее сюда для восстановления сил, – сказала она негромко, не желая, чтобы ее услышал кто-нибудь еще.– Это очень печально, ведь ей лишь слегка за двадцать. При всех я не стала об этом говорить, потому что она расстроилась бы, если бы об этом узнали. Она и так донельзя огорчена. Но я хочу, чтобы об этом знали вы и ваша жена.
Пекарь с благодарностью сжал ей руку.
Все это происходило за несколько дней до того, как юные влюбленные опять отважились спуститься вниз пообедать. Оказавшись в зале, они обнаружили, что их столик предоставлен другим постояльцам. Потоку преисполненных надежд посетителей, жаждущих попасть в белый отель, попросту не было конца, и пустующий стол был поэтому непозволительной роскошью. Метрдотель извиняющимся тоном объяснил это молодой чете, добавив, что полагал, что они и впредь намереваются есть у себя в номере. Он попросил их подождать немного, пока он не обменяется несколькими словами с пышущей весельем, вызывающе привлекательной искусственной блондинкой, мадам Коттен, которая сидела одна за столиком для двоих. Мадам Коттен улыбнулась в знак согласия, приветливо кивнула молодой паре, и метрдотель быстро принес еще один стул и проводил их к ее столику. Сидеть пришлось в тесноте, и молодой человек рассыпался в извинениях за то, что они нарушили ее уединение, но мадам Коттен со смехом отвергла все его сожаления, добродушно похохатывая, когда их ноги нежданно сталкивались под столом.